За спинами волонтеров болтались здоровенные короба службы доставки, фактически они выполняли роль курьеров. Продовольственные магазины в городе работали, хотя в очередях можно было простоять несколько часов, но хуже всего было с лекарствами. Большую часть их скупили в первые недели войны, и больше поставок фактически не было. В городе же осталось много пожилых и больных людей, которых по тем или иным причинам не хотели или не могли эвакуироваться, всем им требовалась еда, питье и многим лекарства. Три раза Виктория и Михаил возвращались в школу, набивая короба под завязку, окончательно вернулись только ближе к 10 вечера и то, только потому, что уже начинался комендантский час.
Киев Михаила не впечатлил, то ли пока не хватало зелени, делающих его одним из красивейших городов Восточной Европы, то ли война сделала свое дело, то ли его мысли были наполнены Викторией. На руины за месяц Михаил уже насмотрелся, поэтому удивило его другое, за весь день они не встретили ни одного ребенка. Да и пешеходов было мало, а те, которые были, передвигались быстрым шагом и на окружающих посматривали с некоторой опаской. В избытке было лишь патрулей, но видимо из-за коробов их остановили только раз. Михаил стоял чуть в отдалении, а Вика показывала документы и что-то объясняла военным. Обошлось.
А вот Володьке Белову повезло меньше. Когда они вернулись на базу во второй раз, тот стоял у входа в школу и прижимал окровавленный платок к носу, пытаясь остановить кровь. Левое ухо распухло и напоминало огромную, уже начавшую перезревать сливу гигантских размеров.
– Что случилось, Маргарита? – спросила Виктория у куратора Володьки, здоровой рыжекудрой женщины за 50, уже лет 30 преподающей биологию и химию у старших классов и боящейся, да и то не точно, только тараканов
– У вас в Москве все такие дураки? – вместо ответа Маргарита задала вопрос Михаилу
– Нет вроде, а что?
– Патруль нас остановил и спрашивает у него: «Ты откудова, хлопчик?». А этот балбес и говорит: «С Москвы, мы». Те ему и устроили битву за Москву, пришлось мне вмешаться. Это хорошо в патруле мой бывший ученик оказался, а то грохнули бы вашего дурачка и всех делов. Хотя может и к лучшему. Мне и своих оболтусов в школе хватает, ещё московских воспитывай. Иди лед на кухне возьми, да к уху приложи, дурень, а то доведешь какую-нибудь бабушку до инфаркта своим видом.
Развозками они занимались еще три дня. За это время Михаил узнал своего куратора лучше, чем раньше, но меньше, чем ему хотелось. Виктория Леонидовна преподавала историю и немного географию. Хотела стать археологом, но не сложилось. Историю Виктория искренне любила, хотя в последнее время страсть слегка остыла, слишком уж часто менялись учебники то в одну, то в другую сторону за последние 20 лет. Самое же важное, что узнал Михаил, ни парня, ни, упаси бог, мужа у неё нет.
Следующей ночью относительно легкая жизнь закончилась, город бомбили и утром им поручили новое дело – разгребать завалы. Надо было спешить, под руинами могли оставаться люди и счет шел на часы, если не на минуты. Работа была тяжелая, техники не было, из инструментов только руки, лопата и лом, все ногти он сломал уже в первый час, но угнетало не это. Живых за весь они так и не нашли. Может, всё дело было в домах, их бригада разгребала завалы в свежепостроенном квартале, где здания были из кирпича. Говорили, что в панельках, особенно старых времен, когда ещё не экономили на качестве цемента, часто откапывали и живых.
Впервые Михаил видел трупы так близко и точно впервые их касался. Когда несколько лет назад хоронили деда и все родственники, прощаясь, целовали его в лоб, он лишь сделал вид, что прикасается к лежащему в гробу телу, лежащая в гробу желто-восковая кукла никоим образом не была тем пропахшим душистым деревенским табаком человеком, что сажал его в детстве на колени.
На третий день, когда Михаил считал, что уже ничто не может его тронуть, выяснилось, что он ошибался. К вечеру, когда налобные фонари были включены, они нашли труп ребенка, похожий на скрюченную куклу с неестественно вывернутой ногой. При жизни, судя по длинным черным волосам, это была девочка лет 5, хотя сказать точно на третий день было невозможно. Теперь это было лишь лежащее в позе эмбриона тело, в руках был зажат плюшевый мишка, из-за облепившей его известки, казавшийся белым. Михаил лишь надеялся, что ребенок погиб сразу. Это можно было определить по рукам, у тех, кто пытался выбраться из-под завалов, пальцы были ободраны до мяса, ногтей почти не было. Михаил смотреть не стал, лишь осторожно отнес тело к общей могиле в ближайшем сквере, где земля была помягче.