— Недавно ночью приснился мне странный сон… Представляешь, стою как будто я на острове среди моря. За морем, в синем тумане виднелась земля. Мне казалось, что остров оторвался от земли и уплыл в мир творить собственную жизнь, собственную красоту. Море было таким гладким и синим, как туго натянутый экран, на котором показывали небо. Столько было лазури! Целое море в небе и целое небо в море. От лазурных просторов на душе у меня была тоже лазурь, было тепло и свободно. Я был как будто пьяным от запаха дикой полыни, наполнивший скалы и воздух своим дыханием. Серебряная седина его нежно светилась, как днем, даже при лунном сиянии…
Тихим морем растелились белесые дороги. Я смотрел и думал: «Для кого они? Кто ими поедет?» Я весь был как песня, как аккорд грусти, что слился с песней моря, солнца и скал.
Вдруг сзади я услышал твой голос, чистый и звонкий, как будто родившийся с тепла лазури.
Я оглянулся.
Ты стояла на скале с бледным лицом в золотом ореоле волос. Ты протягивала руку к морю, а в другой красным огнем горели маки.
— Что ты видишь на море? — спросила ты.
— Я вижу дороги счастья.
— Возможно. Но повеет ветерок и сотрет эти дороги…
Мы сели на теплую скалу. Я не смотрел на тебя, но видел, как в легком дыхании воздуха дрожали над твоим челом тонкие волоски, как язычки пламени, а в озера глаз стекало тепло лазури.
Мы молча смотрели на море. Теперь на море налетели белые паруса, как рой бабочек. Бог знает откуда появилась лодка, перебирая лапками весел, как муравей на скатерти, и неожиданно расцвела белым парусом, как цветок. Ложилась на бок и дрожала на голубом поле.
В лицо нам теплом дыхнул воздух. Раз, второй. Это пробудился ветер, и дороги счастья постепенно исчезали…
Не знаю, разговаривали ли мы или молчали, но плыли в широком просторе рядом, плечо в плечо, и вся масса морского воздуха, весь запах соли, полыни, солнца — проходил сквозь нас. Мы видели остров от моря и до вершин. Волны разбивались об скалы. Остров шипел, как раскаленный камень, брошенный в воду, и вокруг него кипела вода.
Наконец я спросил:
— О чем ты сейчас думаешь?
Ты обняла меня глазами — а в них я увидел все море и целое небо — и тихо ответила:
— Смотрю на юг, на бесконечное море. Ветер приносит ко мне с Африки жару и ароматы Египта, а я мечтаю о краях белых песков и черных людей, о кактусах, пальмах и пирамидах…
Удивительно, мы говорили даже тогда, когда молчали… Наши мысли звучали в ответ, как другие струны, когда зацепишь одну. Когда я смотрел на тучи над морем, ты в это время видела, как их тени купались в синей воде. Или на тучку на скале — я знал ответ: «Это поцелуй неба». А еще удивительнее, когда так разговаривали, царила волшебная тишина, как будто кроме нас никого не было на свете. И тут я увидел, что у тебя красные губы…
— Ты меня целовал? — тихо спросила Глаша.
Прервав свой рассказ от неожиданного вопроса, Николай стоял молча, опустив голову.
— Ты меня целовал? — повторила Глаша свой вопрос.
Глаша пыталась заглянуть в опущенные глаза Николая, руки ее опустились ему на плечи.
Превозмогая свою робость, Николай дрожащим голосом, почти шепотом, ответил:
— Да, целовал… Я целовал губы, которые говорили с моим сердцем, знали язык моей души… Я целовал…
Они замолчали.
— Какой удивительный и красивый сон, — прервала молчание Глаша, — кажется, я бы слушала его всю жизнь… Если станешь моряком, не забывай меня.
Николай посмотрел на Глашу, уловив восторженный взгляд ее глаз, который мягко проникал в его сердце… Стало тепло, как-то боязно ему в эту минуту тишины, когда было слышно даже их дыханье…
— Я не забуду, и ты не забывай…
— Давай, прощаться…
Они еще по-детски обнялись, и Глаша скрылась за калиткой своего дома.
Отец, узнав, что в военно-фельдшерской школе ученики содержатся на казенный счет, не возражал против поездки сына в Николаев. Выделил долю из месячного заработка, упросил знакомых машинистов, чтобы те в Бахмаче пересадили его на кременчугский поезд.
— А там рукой подать, — напутствовал Александр Николаевич сына, усаживая на товарняк. — Язык до Киева доведет.
Обговорили, коль примут, он приедет домой на денек.
Через неделю Николай вернулся. Недобрал балл. Нужно девять, даже восемь с половиной. У него — восемь. Вспоминал о своих мытарствах, дорожных и вступительных, без сожаления, даже с захлебом, что несвойственно ему. Повидал мир! Сроду нигде не бывал. А главное — море! Вот воды! Не то что в Снове. Солнце заходит прямо в море, а не в лес, как здесь.