Костя укатил недели полторы назад. Повторным заходом попал в выпускную группу. Наверно, снова река и рыбалка затянули его совсем — мог бы черкануть пояснее, нежели Кулюша. Незаботливый он, равнодушный и к чужим, и к близким. Горазд на всякие прихоти.
Под стук колес Николай одолевают мысли о будущем. С весны отчетливо ощутил, что школа позади и через месяц-другой надо делать самостоятельный шаг. На душе безрадостно. Должность младшего фельдшера в околотке одного из окраинных военных округов необъятной Российской империи страшила и приводила в уныние. За каждый год учебы воспитанник школы должен отработать в армии полтора года. За четыре — шесть лет! При поступлении тогда такая цифра казалась пустым звуком. А сейчас встала перед стеной. Угнетало еще и то, что роль твоя мизерна — ставить градусники, грелки, клизмы, выписывать с чужих слов молодым, по сути, здоровым ребятам твоего же возраста рецепты. Переживания не были бы столь болезненны, не знай он, Николай, что делается вокруг. Мало кого из выпускников тревожит завтрашний день. У иных ретиво действуют родители. Папаша состоятельный — может сунуть кому следует. Трое из выпуска таким образом отвертелись и поступают в университет, на медицинский факультет, кое-кто надеется попасть в офицерские училища. Словом, ловчат всяк по-своему, используя толстый карман и связи.
Понимал Николай — ни того, ни другого у него нет. Отец изо всех сил один тащит огромный воз. Те замусоленные трешки, которые он с кровью отрывал от семьи дважды-трижды в году, жгут до боли ладони. Ждет не дождется, когда начнет отрабатывать их, помогать отцу.
И снова он возвращался к своему щемящему. В университет, на медицинский бы… С мечтой этой он сжился. Но беда в том, что фельдшерское свидетельство не дает права для поступления в университет, нужна гимназия. Согласен, школьные знания по общеобразовательным не идут в сравнение с гимназическими. Возмущало другое: для него, продолжателя крестьянского сословия, сына малограмотного машиниста маневрового паровоза, страшно узка дверь храма высших наук. Это даже не дверь, а щель. Однако некоторые протискиваются. Но опять же — плата…
Опять дядя! Что там стряслось? Был обыск? А что могли найти? «Правду»? Запрещенные брошюры? Бывают у него. Доставляют машинисты, кондуктора. Случается, ездит и сам. Вот в Киев приезжал… Наверняка порожним не вернулся домой. Сновские жандармы во все глаза следят за ним. Богда днюет и ночует возле депо…
За окном бежала степь, зеленые островки сел. И только небо — безоблачное, мирно-голубое — оставалось неподвижным.
Сельским фельдшером век оставаться?.. А может махнуть в Америку? Он слышал где-то, что там все по-другому — свобода, каждый может выбирать, где ему учиться и что делать… Нет, нет. Поработает околоточным два-три года… Даже все шесть! За это время одолеет предметы, необходимые для вступительных экзаменов в университет, скопит денег, чтобы не тянуть с отца. Исполнилось девятнадцать. И шесть. Двадцать пять. Годы немалые для поступающего…
Страшно подумать, как долго пробиваться в люди. Быть свободным, независимым. Для этого нужны знания… Знать, знать и знать. Хотя бы с дядино.
Прошедший год был мучительным для Николая. На каждом шагу обнаруживались провалы: этого не знает, того не знает. Сколько требовалось изворотливости, чтобы отлучаться из школы. Пропадал в библиотеках. Заглатывал все подряд, без системы, и чем больше читал, тем явственнее ощущал свое бессилие перед огромным миром книг. Как говорил кто-то из древних философов: «Я знаю, что я ничего не знаю». Глядеть на книги по медицине — дух захватывает…
В Бахмаче, на пересадке, ожидая поезда, Николай слонялся в пристанционном садике. Удивило многолюдье. Сперва, занятый собой, не понял, в чем дело. Приводили кого-то строем, с клунками за плечами, за ними, всхлипывая, тащились бабы с ребятами. У товарных теплушек распоряжались подтянутые офицеры. В армию? Есть и немолодые. Едут на заработки…
— Николай! Щорс!
Обернулся. Дядька Михайловский. С железным сундучком, в форменке. С ним оба помощника.
— На побывку? — издали еще он протянул мазутную, с искривленными пальцами руку. — Может, подвезти? Видишь, что делается?
Мирный, нарядный вид его, наверно, удивил машиниста. Сводя настороженные брови, спросил:
— А в Киеве как? Ничего не слыхать? Нет еще мобилизации?
Мобилизация? Вспомнилась на Киевском вокзале суета, случайные обрывки разговоров… Убийство в Сараево…
— Людно, — ответил Николай, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — А, газетные сообщения об убийстве в Сербии… Из-за того, думаете, и мобилизация?
— А иначе с чего бы?
Проталкиваясь за машинистами, Николай, улучив момент, спросил у Михайловского о том, что его больше всего волновало:
— С дядей что там?
— А ты не знаешь? Ну как же… Арестован Казимир Михайлович. Ссылка в Сибирь. Дело известное…
В паровозе узнал подробности. Деповские, как и всегда, устроили в лесу маевку. Пошли обыски. У Табельчуков ничего не нашли, но дядю арестовали…
Отпуск Николая оборвали. Не успел он домой приехать, как вслед из школы пришло почтой предписание: явиться незамедлительно. Наскоро собрав баул, Николай отбыл в Киев. Там не задержали. К удостоверению о звании медицинского фельдшера с правами вольноопределяющегося второго разряда получил и назначение — Виленский военный округ.
В тот же день с несколькими однокашниками Николай сел в набитый поезд. В Вильно, в окружном отделе по распределению, его приписали к третьему отдельному мортирному артдивизиону. В часть добрался уже один на случайных подводах с вещмешком и защитной сумкой с крестом, набитой лекарским снаряжением. Застал дивизион в казармах. В ночь выступили к реке Неман, ближе к границе с Восточной Пруссией.