267
жать здѣсь нѣкоторую внутреннюю борьбу. „Лѣта, дарованія душевныя, склонности природныя, житейскія звали его поперемѣнно къ принятію какого либо состоянія жизни. Суетность и многозаботливость свѣтская представлялась ему моремъ, обуре-наемымъ безпрестанно волнами житейскими и никогда плову-щаго къ пристани душевнаго спокойствия не доставляющимъ. Въ монашествѣ, удалявшемся отъ начала своего, видѣлъ онъ мрачное гнѣздо спершихся страстей, за неимѣніемъ исхода себѣ, задушающихъ бытіе смертоносно и жалостно. Брачное состояніе, сколько ни одобрительно природою, но не пріятствовало безиечному его нраву. Не тѣша себя ни на какое состояніе, положилъ онъ твердо на сердцѣ своемъ снабдить свою жизнь воздержаніемъ, малодовольствомъ, цѣломудріемъ, смиреніемъ, трудолюбіемъ, терпѣніемъ, благодушествомъ, простотою нравовъ чистосердечіемъ, оставить всѣ искательства суетныя, всѣ попе-ченія любостяжанія, всѣ трудности излишества. Такое самоотвер-женіе сближало его благоуспѣшно къ любомудрію" (1-е отд., стр. 6—7). И если мы припомнимъ ученіе Сковороды о счастіи, то увидимъ, что онъ шелъ по тому пути, который указывалъ другимъ, взявъ на себя роль какъ бы праведника и руководителя болѣе слабыхъ. Онъ не разъ при этомъ сознавался, что нашелъ на этомъ пути то, чего искалъ, т. е. счастіе, хотя многіе склонны были считать его жизнь преисполненной вся-ческихъ бѣдствій и страданій. „Признаюсь, друзи мои, предъ Богомъ и предъ вами, пишетъ онъ въ одномъ изъ своихъ трактатовъ, что въ самую сію минуту, въ которую съ вами бесѣдую, брошу нынѣшнее мое счастье, хотя въ немъ состарѣлся, и стану послѣднѣйшимъ горшечникомъ, какъ только почувствую, что доселѣ находился въ немъ безъ природы, имѣя сродность къ скудельничеству. Повѣрьте, что съ Богомъ будетъ мнѣ во сто разъ и веселѣе, и удачнѣе лѣпить одни глиняныя сковороды (намекъ на свою фамилію), нежели писать безъ натуры. Но доселе чувствую, что удерживаетъ меня въ семъ состояніи нетлѣнная рука Вѣчнаго. Лобызаю оную и ей послѣдую. Презираю всѣхъ постороннихъ совѣтниковъ безсовѣтіе. И если бы я ихъ слушалъ, давно бы сдѣлался врагомъ Господеви моему. А
20
нынѣ рабъ Его есмь" (2-е отд., стр. П9-ГІ20). Нѣкоторые (въ родѣ губернатора Щербинина) пускали въ ходъ доброжелательные совѣты; другіе же прямо осуждали ту жизнь, какую велъ Сковорода (говорили, что онъ ничего не дѣлаетъ и т. п.). И вотъ для опроверженія ихъ онъ выступ аетъ съ двумя письмами, гдѣ развиваетъ свою теоргю „недѣланія", состоящую въ без-прерывномъ умственномъ трудѣ и внутренней работѣ сердца. «Мнози глаголютъ, пишетъ онъ Ковалинскому, что ли дѣлаетъ въ жизни Сковорода? Чѣмъ забавляется? Азъ же о Господѣ ра-дуюся. Веселюся о Бозѣ Спасѣ моемъ. Забава, (увеселеніе) римски oblectatio, елливски діатриба, словенски глумъ или глу-мленіе есть кориѳа и верхъ и цвѣтъ, и зерно человѣческія жизни. Она есть центръ каждыя жизни. Всѣ дѣла коеяжды жизни сюда текутъ, будто стебліе преобразуясь въ зерно. Суть нѣкіе беаъ центра живущіи, будьто безъ гавани плывущіи. А я о растлѣн-ныхъ не бесѣдую. Своя коемуждо вѣдь забава мила. Азъ же по-глумлюся въ заповѣдяхъ Вѣчнаі о. Ты вѣси, яко люблю Его и яко онъ возлюбилъ мя есть. Речеши, како 10 заповѣдей довлѣюіъ въ долголѣтнюю забаву! Тфу! Аще бы и сугубый Маѳусаиловъ вѣкъ, и тогда довлѣютъ. Ахъ! все омерзѣніемъ и во омерзѣніе исходитъ разнѣ святыни. Ахъ! Не всуе Давидъ: дивна (де) сви-дѣнгя твоя. Все предваряютъ, все печатлѣютъ, всякой кончины суть концомъ и останкомъ безъ мерзости. Вѣчная мати святыня кормитъ мою страсть. Я во вѣки буду съ нею, а она со мною. Вся бо преходятъ, любезная же любовь—ни! Кратко рещи, се есть діатриба и типикъ моей жизни. (2-е отд., стр. 46).