гости. Добрый помѣщикъ песказанво обрадовался этой встрѣчѣ и хотѣлъ угадать Сковороду съ собой въ карету, чтобъ ѣхать внѣстѣ, uo ыпвакъ не ногъ его въ томъ убѣдвть. „Ни паве, ве треба иеви привыкать къ сему, се—мое, а то - твое изжай собв зъ Богомъ, я щѳ можѳ дожеву тебе—онъ тамъ на горци". Между тѣмъ въ это время наступала грозная туча пъ бурев, обѣщавшая проливной дождь, и дѣйствительао Сковорода догиалъ Тевяшова и, къ удивленіи послѣдняго, былъ весь сухъ, тогда какъ небыло но дорогѣ мѣста, гдѣбы укрыться отъ дождя. Какъ это ты, Григоріи Саввичъ, ухитрился укрыться отъ дождя, спросилъ его Тевяшовъ? Эге! Я жъ знявъ въ себе жупанъ и черевыкы и шапку и все те въ суму заховавъ, а якъ перейшовъ дожжвчокъ, я и иадивъ все сухѳ и, якъ казавъ, догнавъ тебе; ио дурво пословыця каже: „швидко пойдешь, недалеко уидешъ" (Грагорій Савввчъ Сковорода. Біографвческій очеркъ—въ Ворон. Литерат. Сборнввѣ, изд. Н. Гарденииымъ Подъ редакціей П. Малыхива; вып. 1-й Вор. 1861 г., стр. 252 — 253).
28
нему; такъ, Ковалинскій и жена его посылали ему музыкальные инструменты, очки, книги и трубку (значить, Сковорода курилъ), сыръ, рыбу, платочки; харьковскій купецъ (бывшій потомъ го-родскимъ головою), Е. Е. Урюпинъ, принималъ его у себя въ домѣ, сдѣлалъ пиръ, а потомъ свабдилъ его на дорогу виномъ въ бочоночкѣ (другой бочоночекъ даль ему Дубравинь ); свящ. Іакова Правицкаго Григорій Саввичъ просилъ о присылкѣ ему Бабаевскаго (домашняго) пива, очковъ, зимнихъ сапогъ (ко-товъ) и, наконецъ, лимоновъ и ягоднаго соку; въ этомъ послѣд-немъ онъ нуждался по случаю болѣзни (горячки), остатки которой мучили его въ это время2). Чистымъ источникомъ неиз-якаемыхъ радостей была для Г. С. Сковороды природа, на лонѣ которой онъ проводилъ большую часть своего времени. Онъ не любилъ, какъ мы видѣли, городовъ и предпочиталъ имъ села, но и въ этихъ послѣднихъ выбиралъ „пустыни", т. е. самыя уединенныя мѣста—лѣса, сады, пасѣки и т. п. Вотъ стихотвореніе несомнѣнно автобіографическаго характера; въ немъ Сковорода изображаетъ собственную жизнь въ обычной деревенской обста-новкѣ: „о селянскій, милій, любый мой покою, всякій печали лишенный! О источниковъ шумъ журчащихъ водою, о лѣсъ зем-ный, прохлажденный, о шумящи кудри волосовъ древесныхъ, о на лукахъ зелень красна, о самота- мати ради душъ небесныхъ, о сумна тихость ужасна, гдѣ развѣ гласъ только птичое даетъ волѣ да сопѣлка Пастухова, какъ вигонитъ овцы въ благовоние поле или въ домъ пригонитъ знова! О мой столикъ малій, ни скупъ ни излишній стравами (кушаньями) сельскими набратій! Ни тѣ, чтобъ господскій раздражнить вкусъ пишній, кухарь присмачилъ (сдѣлалъ вкуснѣе)нанятій, но что синамъзъ батькомъ, наспѣвгаимъ зъ орання сама варитъ мати въ домѣ! О библіотеко ты моя избранна, о немногимъ книги чтомы"! (2-е отд., стр.289 — 290). Практика воспитаны Сковороды находится въ полномъ со-отвѣтствіи съ его теоріей. Въ такомъ духѣ онъ воспитывалъ своего питомца Василія Томару и особенно Мих. Ковалинскаго,
1) Эти бочоночки подали потомъ поводъ къ превратвымъ толкованіямъ. ») Письма Г. С. Сковороды къ свящ. ІІравидкому, стр. 13, 21, 10.
281
въ такомъ духѣ онъ велъ преподававіе и въ Харьковскомъ Коллегіумѣ. „Сковорода, поселившись у Тамары, началъ раньше воздѣлывать сердце воспитанника своего и, разсматрипая природный склонности его, помогать только природѣ въ ращеніи направленіи легкимъ, нѣжнымъ, нечувствительным^ а не безвременно обременять разумъ его науками, и воспитанникъ привязался къ нему внутреннею любовію" (1-е отд., стр. 4—5). Къ Ковалинскому онъ всецѣло примѣнилъ сеою педагогическую теорію: заботился и объ его здоровьѣ ), обращалъ вниманіе на эстетическую сторону его развитія, но главное, дѣйствовалъ развивающимъ образомъ на его умъ и сердце. Вотъ что говоритъ объ этомъ самъ Ковалинскій: „Григорій (Саввичъ) часто началъ посѣщать его и, по склонности молодого человѣка, занимать его музыкою и чтеніемъ книгъ, служившихъ поводомъ къ разговору и нравоученію, открывъ въ молодомъ человѣкѣ сердце, какого желалъ, и способности природныя, каковыя лю-билъ, обратилъ вниманіе свое на удобреніе разума его и духа" (1-е отд., стр. 12). Сковорода хотѣлъ сдѣлать изъ Ковалинскаго своего ученика и послѣдователя—и достигъ этого. Обь этомъ категорически свидѣтельствуютъ съ одной стороны самъ Кова-линскій, а съ другой—письма къ нему Сковороды, раскрывающія передъ нами во всѣхъ подробностяхъ этотъ процессъ нравственнаго перерожденія ученика подъ вліяніемъ учителя (на этомъ мы еще остановимся ниже). Ковалинскій былъ не только ученикомъ Сковороды по Харьковскому Коллегіуму, но и его интимнымъ питомцемъ, котораго онъ полюбилъ сразу, и эта любовь, съ теченіемъ времени, только усиливалась; другіе ученики Сковороды по Коллегіуму, конечно, стояли отъ него несравненно дальше, но и къ нимъ онъ примѣнялъ свою систему нравственнаго воспитанія, открывъ для нихъ курсъ христіан-скаго добронравія, въ которомъ кратко изложилъ сущность своего христіанско-философскаго міросозерцанія. Наконецъ, тѣже идеи онъ проповѣдывалъ и впослѣдствіи, оставивъ педагоги-