9
шелковыхъ тысячу и одинъ фигурныхъ узловъ, ищу въ нихъ начала и никогда развязать не могу. Мнѣ твои забавы, говорить гость, кажутся дѣтскими..і Но если онѣ невинны и тебе веселить сродны, я тебѣ прощаю. И оставилъ друга съ забавным его началомъ". (2-е отд., стр. 255—256).
Какое глубокое пониманіе здѣсь истины, доступной чело-вѣческому разуму съ ея относительными характером, служащимъ однако постоянным источником ея вѣчнаго поступа-тельнаго движенія! Какое глубокое преклоненіе перед нею, какъ самою высокою цѣлью человѣческой жизни!
Разуму, какъ средству познанія, Сковорода отводилъ первенствующее мѣсто въ познаніи всѣхъ трехъ міровъ—большого или космоса, малаго или человѣка, символическаго или Библіи; в этой послѣдней разумъ долженъ открыть болѣе глубокій, духовный смыслъ. Но на ряду съ разумомъ Сковорода отводилъ видное мѣсто и вѣрѣ, ибо только эта псслѣдняя могла познавать невидимаго Бога-Духа. Видѣть того Богочеловѣка, котораго мы являемся тѣнью, говорил Сковорода, можно только вѣрою. „Вѣра есть око прозорливое, сердце чистое, уста отверстая. Она едина видит свѣтъ, во тьмѣ стихійной свѣтящійся. Видит, любит и благовѣститъ его... Вѣра всю сію мимо текущую сѣнь, аки воду непостоянную, преходить" (2-е отд., стр. 55). Тамъ, гдѣ кончаются предѣлы разума, должна начаться вѣра: „если чего не понимаешь (въ Библіи), говорить Сковорода, закричи съ Варухомъ— какъ великъ домъ Божій! (рук. Израильскаго змія"). „Чего досягнуть не можемъ, говорить Сковорода въ другомъ мѣстѣ, не испытуймо. Понудить себе должно и дать мѣсто въ сердцѣ на томъ помянутому Бо-жію слову. Если его благодать повѣетъ на насъ, тогда все намъ простымъ и прямымъ покажется. Часто мелочей не разумѣемъ самыхъ мелкихъ. А человѣкъ есть маленькій мірокъ и такъ трудно силу его узнать, какъ тяжело во всемірной машинѣ начало сыскать. Затвердѣлое наше нечувствіе и заобык-лый вкусъ причиною есть нашея бѣдности. Раскладывай предъ слѣпцомъ все, что хочешь, но все тое для него пустое. Онъ ощупать можетъ, а без прикосповенія ничего не понимаетъ".
10
(2-е отд., стр. 19—20). Эта же вѣра является необходимой спутницей любви, которая лежитъ въ основавіи всей христіан-ской нравственности. Грубое тѣлесное разсужденіе служить препятствіемъ для этой любви, а вѣра позволяетъ ему презирать въ это блаженство вѣчности, какъ будто въ зрительную трубку. На помощь ей приходить также и надежда, которая удерживаетъ сердце человѣка при этой его мысли.
Спрашивается послѣ этого, можно ли Сковороду назвать раціоналистомъ pure sang?
Такова сущность умозрительной философіи и вмѣстѣ съ тѣмъ религіи Сковороды. Изъ нея логически, послѣдовательно Сковорода выводить и свою практическую философію, и свою этику—именно ученіе о счастги.
Доказавъ, что верховное начало во всемъ мірѣ или, правильнѣе, во всѣхъ мірахъ, есть Вѣчность (т. е. Богъ), Сковорода выводить отсюда, что и счастіе свое всѣ мы должны основать на этомъ началѣ, какъ на единственно прочнѳмъ, ибо все остальное, на чемъ обыкновенно стараются обосновать свое благополучіе (богатство, чины, зн атность, здоровье и т. п.), непрочное, неустойчивое и невсеобщее. Счастге нужно для всѣхъ и его не трудно достичь—вотъ формула Сковороды, въ которой онъ развиваетъ положеніе Эпикура: благодареніе блаженной натурѣ, что нужное сдѣлала не труднымъ, а трудное не нужнымъ. Эту мысль онъ доказываетъ въ нѣсколькихъ трактатахъ и даже литературныхъ произведеніяхъ. Нельзя создать счастія на тлѣнномъ, временномъ, непостоянномъ; одинъ хотѣлъ возгнѣздиться на каииталѣ и подъ старость сокрушился, другой— на плотоугодіи, третій на здоровьѣ, но и тутъ ждетъ крушеніе. „Одинъ, напримѣръ, безпокоится тѣмъ, что не въ знатномъ домѣ, не съ пригожимъ родился лицомъ и не нѣжно воспитанъ; другой тужить, что хотя идетъ пѵтемъ невивнаго житія, однакъ многіе, какъ знатные, такъ и подлые ненавидятъ его и хулятъ, называя отчаяннымъ, негоднымъ, лицемѣромъ; третій кручинится, что не получилъ званія или мѣста, которое могло бъ ему поставить столъ, изъ десятка блюдъ состоящій, а теперь только что по шести блюдъ изволить кушать; четвертый мучится, ка