Недавно мне довелось пообщаться с человеком вовсе не из спортивного, а из музыкального мира – знаменитой английской скрипачкой Ванессой Мэй. В 33 года она придумала себе новый «челлендж» – катаясь с четырех лет на горных лыжах, захотела выступить за родину отца, Таиланд, ни много ни мало на Олимпиаде в Сочи. И, когда я спросил, не получала ли она «горнолыжных» травм, получил такой ответ:
— В 2009 году сломала локоть. Но произошло это не во время спуска, а при выходе с подъемника: я просто поскользнулась. Точно так же можно поскользнуться на улице.
Более того, какое-то время я не представляла, что у меня перелом. Еще несколько часов каталась. И лишь на следующий день пошла к врачу. Представьте, что испытала, когда тот, рассмотрев снимки, заявил: чтобы кость лучше срослась, нужно вставить туда два штыря! Да еще и в течение двух часов!
Я отказалась, поскольку сильной боли не было. Меня осматривали два или три врача, возили на «скорой» – словом, было ощущение, что раздувается много шума из ничего. «Ты скрипачка! Это драма!» – говорили они, а я ничего такого не чувствовала. В итоге сошлись на том, что на семь недель наложили гипс.
Через пять дней после того, как его сняли, у меня был концерт в Москве. Много-много недель я вообще не играла на скрипке. Но выступление получилось просто отличным, поскольку морально после всей этой истории я стала только сильнее.
— И «проголодались» за это время по делу вашей жизни?
— Безусловно! Если честно, я всегда хотела что-то не слишком серьезное себе сломать. За всю жизнь до того у меня не было ни единого перелома, и интересно было понять, что это такое (смеется). Друзья, бывало, падали с лошадей, ломая себе что-то, и так далее – меня же эта участь всегда миновала. Вот и попробовала.
Не правда ли, схожая интонация с рассказом Шевы о сломанной челюсти?
И разве не такие люди сохраняют молодость куда дольше, чем предписывается возрастом?
В сентябре 2011-го мы беседовали в просторном холле базы киевлян в Конча-Заспе. Шева – похудевший, в модных потертых джинсах и молодежной рубашке, с озорным взглядом – внешне и на тридцать-то не тянул. И двигался днем ранее в матче со «Сток Сити» легко и без устали. Совсем не верилось, что он вот-вот отметит последний из юбилеев, которые обычно справляют действующие футболисты. За редчайшими исключениями вроде Андрея Тихонова…
Нет для обывателя более любимой темы, чем считать деньги в чужом кармане. Тем более если это карман суперзвезды. Такой, как Шева.
Среди журналистов в Украине, конечно, ходит внутренний шепоток: дескать, у Андрея – самая высокая зарплата в «Динамо», а здоровье, мол, уже не позволяет ее в полной мере отрабатывать. Ну и что? Всей своей уникальной жизнью в футболе Андрей заслужил права проставлять себе в зарплатной ведомости сумму сам. Это, конечно, гипербола, но уж на что Шевченко точно наиграл и наработал – на то, чтобы никто и никогда не обсуждал его заработки. В конце концов, об Украине и ее футболе именно благодаря ему знает весь мир.
И очень хорошо, что болельщики «Динамо» по-прежнему скандируют его имя и поддерживают в самых сложных ситуациях. Вот они-то точно не должны, не имеют права быть сухими и циничными объективистами! Шева подарил им столько счастья, что их даже не добрая воля, а моральная обязанность – отплатить ему сторицей. И они это делают.
А тему денег и Шевченко начали активно обсуждать, еще когда он перешел из «Милана» в «Челси». Это, впрочем, было неизбежно…
— Шевченко ни на секунду за этот непростой для себя сезон не пожалел, что решился перейти в «Челси»? – спросил я в 2007-м Варгу.
— Даже если такое и было, он бы никому в этом не признался. Так же, как никогда никому не скажет, что перешел в «Челси» из-за денег. Но понятно же – и нормально! — что уже недалек конец карьеры, и ты можешь заработать гарантированные 40–50 миллионов, от этого трудно отказаться.
— Зарплата в «Челси» у него намного выше, чем в «Милане»?
— Думаю, вдвое.
Тема огромной зарплаты, которую предложил Шевченко российский владелец «Челси», надо заметить, нигде и никем не рассматривалась как основной мотив переезда. Но в качестве причины второго плана о ней говорили многие. Правда, придерживаясь при этом диаметрально противоположных позиций – что уже свидетельствовало о неочевидности финансового фактора.