Когда общество интенсивно меняется, изменяются нормы поведения, «правила игры», нормы морали, разрушаются привычные общественные группы (как, например, у нас в 1990-е годы), — и к какой солидарности (и с кем) людям тянуться? С кем найти некую стабильность, единение, на чье плечо опереться? Именно такие условия в разных исторических ситуациях объединяли людей вокруг этнических и национальных идентичностей. Советская ностальгия «старых песен о главном» выражала тоску по былой солидарности и совместным достижениям, а также — воспоминания о счастливой и полной иллюзий молодости. Вспыхнувшая в Украине в 1990-х пламенная, надрывная и массовая любовь к братьям Кличко и успешному тогда киевскому «Динамо» тоже выражала эту потребность, поскольку это были немногие в то время значимые успехи хоть чего-то украинского, что повлекло за собой вспышку национальной спортивной солидарности. Это было попыткой ощутить что-то хорошее в настоящем[12]. Здесь мы видим характерный и для сегодняшней Украины живой конфликт двух разновекторных «единений» и, соответственно, двух идентичностей, ориентированных: одно — в известное (а потому надежное) советское прошлое, а другое — в неизвестное украинское будущее.
А ведь пока экономические реалии не уравняют большинство украинского постсоветского населения в обеспеченном «среднем классе», ежедневное наглядное неравенство будет интенсивно портить всем настроение. Это является одной из постоянных причин оживления национальных проявлений, которые людей уравнивают. Лозунг «свобода, равенство и братство» отнюдь не является антинационалистическим, это, к примеру, — политическая программа французской нации.
За Европу национальных отечеств
Джузеппе Мадзини (1805–1872). Известный нам как революционный демократ, он пытался объединить в борьбе за единство и независимость Италии и гражданский, и этнический национализмы: создать национальное итальянское государство свободных людей. «Весна народов» 1848 г. пустила по этому тернистому, но многообещающему пути многие европейские нации. Будущее Европы Мадзини видел как союз свободных демократических наций. Поэтому его можно считать одним из провозвестников Европейского Союза.
И тут резонно спросить: а как же проявления шовинизма, национального превосходства и исключительности? Они-то людей и не уравнивали, а как раз наоборот. Однако можно вспомнить Омара Хайяма. Отвечая на вопрос, почему Аллах позволяет есть виноград, но запрещает пить вино, Хайям сказал приблизительно следующее: «Посмотри, если в человека швырнуть глиной — ничего не с ним случится, а вот если из глины сделать кирпич, то результат будет совсем другим». Чувство меры в практической реализации — одно из самых труднодостижимых свойств для всех общественно-полезных идей. Поэтому любая идеология является палкой о двух (и более) концах. Строительство того же «советского рая» стоило десятков миллионов невинных жертв, а кому-то удалось построить социальное государство без рек крови. Очевидно, что национальное чувство невозможно без какого-то противопоставления «своих» и «чужих» — но без этого не могут существовать вообще любые социальные группы (как «мужчины» возможны лишь при существовании «женщин» и наоборот). Да и не припоминается что-то заметного количества людей, которые бы к «своим» относили все человечество. К сожалению, пропуском в когорту «граждан мира» является либо всеми признанная гениальность, либо очень большое количество денег. А похвастаться первым или вторым могут весьма немногие.
8. Нация и национализм как вопрос о курице и яйце
Наиболее изношенная тема в вопросах исследования национализма: что возникло раньше — нация или национализм? Это — вполне и спор о возникновении идей вообще, об отношении духа и материи. Одни считают, что если бы не было нации, то националистическая идеология не смогла бы возникнуть. Другие (в научных кругах они доминируют) — что сначала возникла идеология, разработанная национальной интеллигенцией, а потом ею были охвачены широкие массы, которые в результате этого стали нацией. Последняя позиция наиболее ярко представлена Бенедиктом Андерсоном, который назвал нации «воображаемыми сообществами». То есть, он просто сформулировал то, что не желали сформулировать (хотя могли бы при желании) Вебер, Дюркгейм и Сорокин. То есть, согласно Андерсену, нация — это некий виртуальный «ежедневный плебисцит» Ренана, то есть ее нужно постоянно себе «воображать». А на самом деле ее не существует. Ничего страшного для националистов в этом подходе нет, поскольку он просто лишний раз напоминает об истинных корнях этой идеологии — эмоциях и вере обычных людей.
12
Я часто упоминаю спорт, и это неслучайно, поскольку спортивные страсти последнее столетие являются удобным и показательным полигоном выражения национальных эмоций. Не все помнят, что принципом Олимпийского движения является непризнание рейтингов национальных побед («главное — участие»), а что все в реальности делают? Подсчитывают медали по странам, какая нация быстрее, выше и сильнее.