У трипольцев происходило определенное социальное расслоение, но очень медленное и не столь значимое (т. е. определить его по типам жилищ или погребений сложно, «дворцов» пока не нашли). Из вопроса о социальном расслоении прямо можно судить о государственности, имущественной и властной иерархии. Религиозная сфера социальной жизни у трипольцев еще не отделилась от иных; соответственно, храмов, которые являются одним из неотъемлемых признаков известных нам ранних цивилизаций, пока не найдено. Для такого достаточно простого общества вряд ли была необходима письменная фиксация происходящего, ведь для возникновения письменности необходима какая-то социальная потребность, когда устная передача информации уже не удовлетворяет. Быт же трипольцев был несложен, потребности управления не предполагали фискальной политики и ведения архивов, а религиозная жизнь — записи священных текстов. Пытаются, правда, некоторые пытливые умы трактовать элементы орнамента на керамике как письменность, но максимум, что это могло быть, — просто какие-то символы, идеограммы, имеющие священное значение для солнечного культа (та же свастика). Видимо, украинская земля и тогда уже была достаточно щедра для своих обитателей, не требуя от них сверхусилий. А ведь первые цивилизации возникли в более сложных условиях — надо было рыть оросительные каналы, организовываться, формировать для выживания социальную иерархию (так было и в Египте, и в Месопотамии), воевать с соседями за их запасы. Жесткая борьба за ресурсы… А у трипольцев поселения в основном не укреплялись — значит, комфорта хватало. Людям для прогресса нужно разрешение больших проблем, а не гармония с природой. А у трипольцев, видимо, была гармония.
Еще одна проблема украинских трипольцев — корни этой культуры, ведь она пришла на украинскую территорию из румынских Карпат и в Румынии она называется «культура Кукутень». То есть правильно писать — «культура Кукутень-Триполье». Значит трипольцы в ущербной «национальной логике» — это скорее румыны. Это даже можно считать первой «румынской оккупацией», если кому-то охота. Хотя украинские и румынские древнелюбы могут, теоретически, поделить эту культуру пополам (наверное, это проще, чем делить черноморский шельф): шел себе кукутенец-румын, переплыл Днестр — стал трипольцем-украинцем.
Если же считать, что народ-носитель культуры пришел оттуда, откуда эта культура генетически происходит, можно покопаться еще глубже (нужно же найти «украинские корни»!) — земледелие к нам пришло с Балкан, а туда — из Малой Азии. И несли его определенные люди, значит нужно вести украинский род непосредственно от народов Средиземноморья и Ближнего Востока. Во всяком случае, антропологически (по физическому строению) «трипольцы» именно оттуда и происходят: как пишет антрополог Сергей Сегеда, по данным основных известных могильников (правда, из-за обычая кремации их немного), мы имеем дело с чертами представителей «западного варианта древнесредиземноморского типа, который был достаточно распространен среди энеолитического населения Балкан и некоторых регионов Центральной Европы». При этом они вступали в смешанные браки с соседями, что обогащало трипольскую «антропологию».
Ну а самая большая проблема с трипольцами — это то, что мы никак не можем их считать славянами, а украинцы пока еще остаются таковыми. Ведь славяне — это часть индоевропейской языковой семьи.
Украинцы изначально, в этническом смысле, определяются все же по языку — украинскому, восточнославянскому, индоевропейскому. Трипольцы, хоть тресни, не были индоевропейцами.
Однако некоторые ученые говорят, что нужно изучать историю народа, а не языка (этногенез, а не глоттогенез). Но им я отвечу, что тогда речь идет лишь о населении определенной территории (в данном случае Украины, — иначе как определить пределы «народа»), которое на протяжении исторического и доисторического времени в этническом отношении изменялось, смешивалось (какие-то народы мигрировали через наши земли, обогащая наших предков своим генофондом, влияя на их внешность, язык и политическую принадлежность). В этом случае мы можем говорить лишь о судьбах пестрого населения территории (окончательно оформившейся в XX в.), включая в него очень многие, весьма далекие от нынешних украинцев этнические группы: от готов до гуннов, булгар, венгров, печенегов, половцев, ногайцев, греков, итальянцев и еще многих и многих. Добавим и вполне законную компанию нетитульных «коренных народов» Украины: крымские татары, гагаузы, караимы, крымчаки, корни которых уходят как минимум в Средневековье. Они имеют отношение к тому народу, который здесь жил? Если он измеряется территорией Украины, то несомненно. Но если речь идет об истории украинского народа-этноса, то он (как, впрочем, и все другие европейские народы) провел свою до- и историческую жизнь в таких сложных симбиозах, смешениях, миграциях, что исходные «параметры» позволяли бы образоваться особому «руському народу» (из потенциальных украинцев и белорусов), а не украинскому. И могло бы население Среднего Приднепровья «иранизироваться», а не «славянизироваться» по языку — тогда нашими (украинскими) ближайшими родственниками были бы осетины, а не белорусы. Но в данном случае государственные претензии украинской нации заставляют нас следить прежде всего за судьбой украинцев, а не вообще всех, кто здесь побывал или живет. Это просто диктует мне тема книги — я же пишу не «историю народов Украины», меня беспокоят украинские националисты. Поэтому я строго постулирую: если нет индоевропейцев, нет славян, — то нет и украинцев.