— Это было очевидно. Становилось очевидным, что нам грозит распад Российской Федерации и прекращение существования не просто как великой державы, но как самостоятельной. Более того, если бы мы продолжили рушить наши вооруженные силы, в том числе ядерные, то давно бы кто-то завладел и нашими энергоресурсами. Была такая попытка. Потому и всякие посадки были…
В принципе, я считаю, что не надо удивляться, что у нас есть определенная зависимость от энергоресурсов, хотя это, конечно, не очень хорошо…
— От углеводородов…
— Мы живем на территории, где даже в районе Москвы глубина промерзания 1,6 метра. Единица любой продукции, даже написание статьи, раз надо в отапливаемом помещении восемь месяцев сидеть, стоит дороже! Расстояния между центрами потребления и производством в пять, а то и в десять раз больше, чем в Европе. И компенсацией за такие объективные тормозящие природные факторы является наличие ресурсов. Надо, конечно, уменьшать эту зависимость, но она, вопреки распространенным мифам, никакие не 70, а 35–40 %. Конечно, лучше было бы поставлять уже продукты переработки нефти.
И вот понимание пришло. Мы увидели, что вокруг нас сжимается «кольцо Анаконды». Мы увидели, что пытаются продиктовать нам все — нашу внутреннюю жизнь, наши ценности. И народ прозрел: я читала опросы, сделанные не на потребу, как часто бывает, какой-нибудь партии, а научным институтом, по 25 и более параметрам. Так вот, в 90-х годах на вопросы: что для вас высшая ценность, что вы предпочитаете — достаток или семейный мир, отношение к власти, к государству, к истории — были одни.
И вдруг где-то к 2000 году, еще даже смены власти не произошло, ответы совершенно другие. Удовлетворив уже свое желание выйти из стагнирующего коммунистического режима, по которому сейчас порой не без оснований ностальгируют, люди вдруг задумались о смыслах, о будущем! Задумались и перестали плевать в зеркало, которым является собственная жизнь, страна и ее история (помните, как Достоевский писал, что русский интеллигент найдет одно незаплеванное место на образе России и с наслаждением туда плюнет).
Более того, к 2000 году в соцопросниках был такой вопрос: какое преступление нельзя оправдать ни при каких условиях? 92 % ответило — измену Родине. Причем опрос проводился по всем имущественным и возрастным группам.
— То есть мы все — патриоты?
— Получается, что да.
— Кроме 8 %. И это — интеллигенция?
— Это не всегда интеллигенция. Но, к сожалению, она в первую очередь… Кстати, в прошлом году, сломав оба колена в январе, а «служенье муз не терпит суеты», я, закованная в ортезы, засела дома на два месяца и стала писать статью об эволюции исторического сознания. Национальное и историческое — сопрягаются, но не совсем. Это отношение к собственной истории. А история — это кузница мировоззрения человека. И я поняла, что нам этому вопросу надо уделять очень много внимания, и мы напрасно думаем, что в других странах этим не занимаются.
И вот я начала копать с Радищева. Читала мнения интеллигенции друг о друге. И то, как марксизм повлиял на нее. Так вот, на Западе интеллигенция, если надо, тут же объединяется вокруг государства и работает на него. У нас — это фига в кармане. Петр Бернгардович Струве, прикоснувшись к марксизму, потом в знаменитой статье в сборнике «Вехи» написал, что идейная форма существования российской интеллигенции — это «отщепенство от государства и его интересов». К сожалению, это так. Это рак, впившийся в печень нашей России. Я сама принадлежу к интеллигенции не одного поколения, но говорю так с грустью.
— И я тоже. Что такого в нас не так? Почему русская интеллигенция всегда является противником государства? Что в любой ситуации, в любые времена не устраивает этот класс?
— Эта загадка меня мучит. И я собираюсь после той статьи разразиться через год книгой…
Прежде всего атеизация, она же шла постепенно. И так поколение за поколением. А когда российская революционная интеллигенция напиталась еще марксизмом, то она приняла и ненависть, и презрение классиков к России и православию. Маркс писал о России, я вам уже говорила, что она выросла в «кровавом болоте монгольского рабства». А вот Запад — это «суровое мужание тевтонского духа». Энгельс называет славянство «ничтожным мусором истории». А Россию и православную Россию — главным врагом.
Поэтому в стране победившего марксизма никогда не было полного собрания сочинений Маркса и Энгельса. Было просто «собрание». Часть работ невозможно было опубликовать, чтобы не подвергать сознание советских людей раздвоению. Они просто презирали русский народ, русскую православную культуру. Тем не менее признаю, что Маркс и его теория, экономическое объяснение истории, безусловно, было огромным вкладом в мировую науку…