Глава 5. Реакция на циркуляр Валуева в правительственных структурах и общественном мнении
Обер-прокурор Синода и шеф жандармов циркуляр Валуева поддержали. Письмо последнего отличалось лапидарностью, заключив в себе лишь одну фразу: «Я в печатании книг на малороссийском языке, предназначаемых для простонародья, не нахожу ни пользы, ни необходимости». (1)
Однако решительным противником циркуляра проявил себя министр народного просвещения Головнин, которого Валуев сознательно держал в неведении об этом деле вплоть до рассылки своего циркуляра. Его реакция была весьма энергичной. Уже 20 июля, через два дня после получения запроса Валуева, Головнин ответил пространным и очень эмоциональным письмом, где, в частности, говорилось: «Сущность сочинения, мысли, изложенные в оном, и вообще учение, которое оно распространяет, а отнюдь не язык или наречие, на котором написано, составляет основание к запрещению или дозволению той или другой книги [...] Старание литераторов обработать грамматически каждый язык или наречие [...] весьма полезно в видах народного просвещения и заслуживает полного уважения». (2) Головнин полагал, что «малороссийский перевод Евангелия... составит одно из прекраснейших дел», а возражения против него Анненкова «из уважения» к последнему объяснял «канцелярской ошибкой». (Анненков и Новицкий словно бы предвидели логику Головнина, утверждая в качестве контраргумента, что в большинстве случаев лишь цель, но не содержание украинофильских публикаций представляет угрозу.)
Логика Головнина совершенно отличалась от логики Валуева, сомнения которого в действенности циркуляра происходили из сугубо прагматических, а не общих соображений в просветительском духе. Это вполне выразилось в пометке, которую Валуев сделал на полях письма Головнина в том месте, где последний ссылался в качестве аргумента на неблагоприятное впечатление, произведенное на финнов русификаторскими шагами властей в 40-е гг. Валуев написал: «Сравнение Малороссии и Финляндии заключает в себе наилучшее опровержение всего того, что здесь сколь грамматически верно высказано, столь государственно неправильно соображено». (3) Валуев понимал, что политика в отношении Украины и в контексте русско-польcких отношений, и с точки зрения задач ассимиляции принципиально отличается от ситуации с Финляндией. (Кстати, именно в 1863 г. правительство после 55-летнего перерыва разрешило вновь собраться Финляндскому сейму.) Уже в конце жизни, в 1882 г., Валуев запишет в своем дневнике о разговоре с одним из сановников: «Я пересказал вкратце мои привычные темы о сплошном или однородном центре и разностихийной периферии», так что эти мысли явно принадлежали у Валуева к числу особенно дорогих и любимых. (4) Можно сказать, что полемика Валуева с Головниным символизирует тот переломный момент в политике правительства, когда одни министры уже начинали мыслить категориями современного национализма, а другие продолжали исповедовать либерально-просветительские имперские идеалы по преимуществу «донационалистической» (в России) первой половины XIX в.
Через три дня, 23 июля, письмо Валуеву пишет Костомаров. Он жаловался Валуеву, во-первых, на то, что его статья с возражениями Каткову не была пропущена цензурой, а во-вторых, что цензура отказалась пропустить две рукописи, «не находя в них, по содержанию, ничего противного ценсурным узаконениям», а только потому, что «они писаны по-малороссийски». (5) Ссылаясь на цензурные постановления, Костомаров просил обязать Каткова напечатать его статью как ответ на критику в тех же «Московских ведомостях». Завершалось письмо так: «Умоляю Ваше Превосходительство отстранить от вопроса об издании книг научного содержания на южнорусском языке бездоказательные и крайне оскорбительные для всех, имеющих честь принадлежать к малорусскому племени, подозрения в солидарности с какими-либо вредными замыслами святого дела народного образования, — пусть этот вопрос встанет на чисто научную почву и будет дозволен свободный обмен доказательств pro et contra: тогда само собою окажется, в чем истина и в чем заблуждение».(6) (Д. Саундерс верно отмечает уловку Костомарова, который называл книги «научными», а таковые не подвергались запрету в валуевском циркуляре, хотя речь на самом деле шла об учебных книгах для народа. (7)
В конце 1863 г. Головнин вновь выступил как защитник украинофилов, на этот раз в связи с запиской III отделения, в которой говорилось, что по агентурным данным в Харьковской гимназии учитель русской словесности «явился распространителем украинофильства». Попечитель гимназии Фойгт на запрос Головнина отвечал, что «украинофильства в гимназиях г. Харькова никогда не существовало». (8) Это, по словам Головнина, подтвердило и специальное расследование. «Ни учащие, ни учащиеся в здешних гимназиях не обнаруживают никакого стремления к украинофильству».(9) Ясно, что искали не слишком прилежно — украинофилы в Харькове были. Однако Головнин уверенно отрапортовал о результатах расследования царю и не без злорадства сообщил в III отделение, что его агенты ненадежны. Впрочем, в жандармском ведомстве мнение Головнина никого не убедило.
Усилия Головнина, предпринимавшиеся по бюрократическим каналам, были подкреплены активностью в прессе Костомарова, которому все же удалось напечатать несколько статей с возражениями Каткову. Тон и характер полемики Каткова и Костомарова, в сравнении с шестилетней давности полемикой Погодина и Максимовича, показывает, что пришли иные времена и иные люди.
В начале июля, когда решение Валуева еще не было принято, неподписанная статья в «Санкт-Петербургских ведомостях» клеймила «убогих публицистов», которые «подняли гвалт, что этого (издания украинских книг. — А. М.) не должно быть, и в своем жалком неведении, что они служат мракобесию и интересам врагов наших, всячески желавших задержать народное развитие на Руси, хватились поистине за калмыцкое (то есть азиатское, варварское. — А. М.) средство». (10)
После принятия Валуевского циркуляра тон вынужденно был смягчен. Однако и 20 июля в заметке в «Дне» Костомаров отзывается о «выходках» «Московских ведомостей», «Киевского телеграфа» и «Вестника Юго-Западной России» как о «крайнем насилии». (11) Симпатизировавшие Костомарову «Санкт-Петербургские ведомости» более осторожно, но все же выступали и позже в его поддержку: «Недавно, преимущественно в Петербурге, утверждали, что первоначальное обучение в Западном крае должно быть производимо непременно на местных наречиях, особенно там, где господствует наречие малорусское; но затем поднялись голоса местных деятелей, опровергающие этот взгляд. Таким образом, мы теперь находимся в недоумении и можем желать только, чтобы учили народ западно-русский, а как его учить, по-великорусски ли, или на местных наречиях, белорусском и малорусском, может указать всего лучше сама жизнь. Вредно было бы предрешать этот вопрос регламентацией а priori в ту или в другую сторону». (12) Газета фактически призывала теперь обратиться к аксаковской формуле решения вопроса как способу хотя бы смягчить валуевский запрет. Интересно, что автор статьи верно определял «местных», то есть киевских, деятелей как наиболее энергичных сторонников запретительных мер, а значит, имел конфиденциальные источники информации в правительственных кругах.
Головнин и украинофилы вскоре стали прямо координировать свои действия в попытках добиться отмены Валуевского циркуляра. В январе 1864 г. Головнин направил Долгорукову письмо, к которому приложил анонимную записку о деятельности украинофилов, выдержанную в оправдательном тоне, присовокупив, что в ней «много дельного». В записке подчеркивалось, что «вся деятельность ее (украинофильской партии. — А. М.) происходила и происходит на виду», «не вдаваясь при этом ни в какие политические и социальные толки, а заботясь только развивать грамотность в народе и внушать ему истинные понятия о его долге и обязанностях».(13) Судя по подробному знакомству автора записки с развитием украинофильства в 1860— 1863 гг., автор или авторы ее были из круга «Основы», весьма вероятно, что запиской занимался Костомаров, который во второй половине 1863 г. был наиболее активен среди украинофилов в стремлении добиться отмены запрета. Не подлежит сомнению и знакомство автора записки с цитированным письмом Головнина Валуеву — ряд аргументов повторяется почти дословно.