Вместе с тем мы видим, что созданию ЗУНР предшествовала многолетняя деятельность украинских политиков и активистов монархии Габсбургов – тех, кого философ Н. Шлемкевич впоследствии назовет «украинской ведущей прослойкой» (укр. «провідна верства»). Именно в годы войны украинские деятели Австро-Венгрии подготовили почву для провозглашения отдельного государства, обеспечения лояльности населения и создания боеспособной армии. По мнению того же Шлемкевича, в неспокойные дни ноября 1918 года «творческий пафос ведущего слоя, а именно интеллигенции, был значительно сильнее силы народной стихии»[3]. Этот тезис не бесспорен, но роль организованного национального движения в подготовке условий для провозглашения ЗУНР трудно переоценить.
Многие исследователи из стран Центральной и Восточной Европы считают создание национальных государств после Первой мировой войны закономерным итогом исторического развития наций, их многолетней борьбы за независимость. При этом игнорируются как внутренние процессы, побудившие национальные элиты обратиться к идее независимости, так и внешние факторы – поддержка со стороны «своих» и иностранных государств, обстоятельства войны, связи с другими национальными движениями, наконец, кризисы многонациональных империй на завершающем этапе мировой войны[4]. При таком подходе трудно объяснить, как могло случиться, что украинское движение в Австро-Венгрии, которое полвека демонстрировало лояльность имперскому центру и не вынашивало сепаратистских планов, 1 ноября 1918 года заменило прежний лоялизм знаменем национальной государственности. Какую же политику реально вели на протяжении войны украинские деятели Галиции и Буковины в отношении монархии Габсбургов? Какие цели и задачи они считали для себя первоочередными и жизненно важными? Как, когда и под влиянием каких факторов и событий они переориентировались на независимость? Наконец, какими средствами и методами украинское движение пополняло свои ряды и расширяло свое влияние?
В настоящей работе украинское национальное движение в Австро-Венгрии впервые комплексно рассматривается как самостоятельный проект, а национальная мобилизация – как процесс и метод нациестроительства. Предметное внимание уделяется взглядам и поведению тех украинских деятелей, которые остались в оккупированных русской армией Галиции и Буковине и были сосланы вглубь Российской империи.
Под украинским национальным движением мы подразумеваем совокупность людей, которые считали украинцами себя и все восточнославянское население империи Габсбургов и содействовали распространению украинской идентификации[5]среди этого населения. Речь идет именно о национальном, а не националистическом движении – об организованной попытке обрести атрибуты полноценной нации, не предполагавшей абсолютного приоритета ценностей нации над другими ценностями (в этом отличие от национализма)[6]. Средством, с помощью которого украинское движение расширяло влияние среди населения, была национальная мобилизация. Современный российский политолог С.Н. Цибенко характеризует национальную мобилизацию как «стратегически организованную, целенаправленную, долгосрочную деятельность по организации ресурсов для вовлечения индивидов и групп в коллективную деятельность с целью формирования и поддержания национальной идентичности»[7]. Движущей силой этого процесса были украинские политики и активисты, по определению этнографа М.Н. Губогло, «мобилизаторы»[8]. Провозглашая целью помощь представителям своей нации, «мобилизаторы» фактически метили именно в тех, кто не идентифицировал себя как ее представителей[9]. В этом смысле главной мишенью украинского движения в Австро-Венгрии были русинские крестьяне.
Необходима ремарка об употреблении терминов «русины» и «украинцы». Советские ученые, а также современные украинские и некоторые западные историки называют украинцами все восточнославянское население Галиции и Буковины в 1914–1918 годах. Однако, во-первых, не все русины считали себя украинцами, а во-вторых, называя украинцами даже русофилов, исследователи порой создают путаницу и противоречат самим себе. Так, современный историк С. Пахолкив пишет, что дискуссии между украинофилами и русофилами были «внутренними дискуссиями украинцев по поводу собственного вектора развития», а затем тут же добавляет, что «украинскую идентичность… русофилы оспаривали как таковую»[10]. Оперируя только понятиями «украинцы» и «украинский», автор не дает читателю возможности проследить сам процесс вытеснения этнонима «русины» («руськие») этнонимом «украинцы».