Вкратце ознакомимся с тем, что представляли собой эти проекты. Согласно польскому проекту, идеальным отечеством поляков была Польша в границах 1772 г. В этих же границах виделась и польская нация, которая включала бы три «братских» народа: собственно поляков, русинов (в современной терминологии – украинцев) и литвинов (белорусов). При этом не учитывалось, что поляки – народ западнославянский, не имеющий с остальными «братьями» близкородственных культурных связей. Да и их отношения были далеки от «братских» (что отразилось в народной памяти).
Если об украинском проекте еще пойдет речь, то содержание общерусского проекта стоит пояснить. Не вдаваясь глубоко в проблематику нациогенеза русских (хотя она весьма интересна, но при том слабоизучена (!) и к тому же имеет непосредственное отношение к украинскому нациогенезу), укажем лишь на следующие моменты. Вхождение в середине XVII в. части южнорусских земель (Левобережья с Киевом) в состав Российского государства имело огромное значение и для малороссов, и для великороссов. Оказало оно влияние и на дальнейшую судьбу самой России. Народное восстание, возглавленное Богданом Хмельницким, и Переяславская рада, открывшая собой воссоединение обеих частей Руси и интеграцию Малороссии в состав России, стали настоящей точкой бифуркации. Иными словами, точкой ветвления исторического процесса, в которой накопившиеся качественные изменения ситуации переламывают прежний ход развития (в данном случае и западнорусских земель, и России, и Польши, и Турции с Крымом), направляя его в новое эволюционное русло.
Не будет преувеличением сказать, что становление России как империи и последующее превращение в сверхдержаву явилось результатом совместного труда великороссов и малороссов, их совместным детищем. Точно так же, как и культура XVIII–XIX вв. (и XX тоже), которую мы сейчас называем русской, не была «русской» в современном понимании этого слова, а была плодом творчества Великой, Малой и Белой Руси. В русском общественном сознании «русскость» чаще всего рассматривалась как нечто более широкое, чем «великорусскость». Она распространялась на малороссов и белорусов, то есть на то русское (восточнославянское) православное население, которое имело общие этнические и культурные корни и составляло ядро русского идеального Отечества, в границы которого входила территория всей Древней Руси. И велико-, и мало-, и бело– и карпаторуссы (жители Восточных Карпат) считались русскими, неразрывными частями единой большой общности. Естественно, ни о какой дискриминации на личностном уровне мало– и белорусов не было и речи: представителям этих народностей был открыт доступ ко всем карьерным возможностям, вплоть до самых высших постов в государстве. При этом им не приходилось ломать себя, переходя в совершенно иную общность и навсегда порывая с «отеческими гробами», как это приходилось делать малоруссам при интеграции в Польское государство и общество.
Было бы неверно полагать, что триединая русская нация существовала в виде устоявшегося современного организма. Она еще оставалась на уровне проекта и так же, как и украинская, являлась одним из возможных вариантов национальной трансформации российского (и малороссийского) общества. И этот проект тоже нуждался в претворении в жизнь, то есть подразумевал интеграцию нескольких русских «племен» (по терминологии того времени) в национальную общность. Но при этом образ Большой русской нации (формировавшийся, кстати, и в Киеве, и во Львове) присутствовал в сознании подавляющей части российской и малороссийской общественности и значительной части правящих кругов, а среди простого народа – на уровне чувства общности.
Триединый русский народ составлял этнический центр Российского государства и занимал самую высокую ступеньку в этнической иерархии империи. Хотя, наверное, правильнее и логичнее будет вслед за А. Каппелером сравнить эту иерархию не с лестницей, а со сферическими кругами, расходящимися от культурно-этнического ядра, которым был русский народ (великороссы, белоруссы и малороссы, этнические границы между которыми были весьма нечеткими)[26]. При этом местные этнические и культурные отличия не воспринимались как что-то вредное и противоестественное (за исключением разве что церковной практики[27]) и даже считались колоритным вариантом общей русской души. Толерантное и даже заинтересованное отношение российского общества к местной специфике (немыслимое, скажем, во Франции) совсем не подразумевало ликвидацию местной малорусской идентичности. Но такое отношение сохранялось лишь при условии, когда эти отличия не превращались в слагаемые этнического фундамента для конструирования новых национальных общностей, отрицающих общерусскую идентичность и потому вступающих с ней в непримиримую борьбу.
26
27
Некоторые местные богослужебные и обрядовые обычаи трактовались как последствия польско-католического влияния, а многие из них и действительно были таковыми.