Так думал Костя, поднимаясь по мраморной лестнице, нагруженный продуктами и выпивкой. Они осторожно поскреблись. Игорь даже не отозвался. Чего они там делают? — подумал Костя.
— Думаешь, они будут нам рады? — с иронией спросил Сашка.
— Конечно, нет, — как от зубной боли Костя. — Пойдем к себе.
Дозор тоже был согласен с ним. Цокая когтями по мрамору, он ткнулся в ногу и повилял хвостом, показывая всем своим видом, что пора открывать консервы. Костя почему-то расстроился: оказалось, что все эти игры с Заветой в гляделки, ничего не значат. Он подумал о Завете нехорошо — как о столичных штучках, к которым привык, и которые ему порядком надоели. От этого ему стало легче и он глубоко вздохнул. Не научился он еще разбираться с женщинами и мучился неразрешимыми проблемами, из которых не мог вычленить главное и сосредоточиться на нем.
Им достались апартаменты из двух комнат: гостиная и спальня. В гостиной Костя взял из шкафа фарфоровую тарелку с абстрактным рисунком, поставил на ковер ручной работы, стоимостью десять тысяч долларов, и вывалил в нее две банки тушенки. Пока он шел к столу, за которым Сашка открывал одну за другой бутылки и нюхал их, Дозор смахнул содержимое тарелки и оказался у стола даже раньше Костя. Он сидел, подвернув под себя пушистых хвост, и во все глаза следил за каждым движением Кости.
— Ну ты даешь?! — изумился Костя. — Лопнешь?!
Он не привык к таким огромным комнатам, в которых, чтобы пройти из одного конца в другой, надо было вначале обдумать свой маршрут. Комнаты для философов, решил он, пока добредешь до одного края, забудешь мысль и начнешь думать новую.
В плетеной бутылке оказалась темно-красная мадера. Они выпили сразу по большом стакану. И принялись есть. Потом выпили еще по стакану, и Костя почувствовал, что пьянеет. Сашку развезло еще раньше. Пробормотав что-то о тяжелой командировочной жизни и обожженном лице, он поплелся в спальню, держась за стены, и, кажется, рухнул на широченную постель, даже не разувшись.
Костя выпил еще чуть-чуть, понаблюдал, как Дозор ищет блох, как он ловко щелкает зубами, и заглянул в спальню. Сашка Тулупов спал, раскинув руки.
— Ну ладно… — сказал Костя, обращаясь к Дозору, который ходил за ним, как тень, и вышел в коридор.
Его качнуло к перилам, и он с минуту, уцепившись в них, смотрел вниз на мраморную лестницу. Шум воды прекратился, но Костя почему-то был уверен в том, что Завета все еще в ванной. Он взял с собой початую бутылку вина.
Игорь Божко отступил на задний план сознания и не представлял реальную опасть. Он такой же соискатель удовольствия, как и я, думал Костя, не замечая, что разговаривает сам с собой. К тому же мне положена компенсация за нервы и риск.
Она открыла дверь ему сама. Кажется даже, что он не успел постучаться. Впрочем, эти мелочи выпали из его сознания, как только она с придыханием произнесла:
— Я уже думала, что ты не придешь…
— А я пришел, — сказал он, обнимая ее.
Это первое мгновение было ужасным, они казались бесконечно длинными и все не заканчивались и не заканчивались. Казалось, он попал в Ниагару. Их разделяло одно лишь влажное полотенце. Костя закрыл глаза, ткнулся в ее мокрые волосы и почувствовал, что летит. Полет продолжался и потом, когда Завета нашла его губы и они поцеловались так нежно, пробуя друг друга на вкус, что Костя окончательно утратил чувство реальности. Бутылка едва не выпала из его рук, а самого его качнуло.
— Дай и мне? — попросила она и, нащупав его руку с бутылкой, сделала большой глоток, не отрывая взгляда от Костиного лица.
Теперь от нее пахло не только ванной свежестью, но еще и тонким мускатным запахом. Губы ее стали влажными, на них блестело вино, а карие глаза сделались чернее черного. Сердце у Кости бешено колотилось. Но в подсознании у него крутился глупый вопрос: 'Почему я, а не Игорь? Почему?' Хорошо хоть он не знал ответа и не задал глупого вопроса, а то бы все испортил одним махом.
— Какой ты нежный, — прошептала она. — Я чувствовала это.
Наконец-то… — думал он, плывя в необъятном потоке чувств, наконец-то кто-то оценил меня так, как я хотел бы быть оцененным. Даже Ирка была со мной всегда жесткой, не способной создать ощущение теплоты.
— Не может быть… — возразил он, подсознательно сопротивляясь ее чарам.
В действительности Костя не чувствовал себя таким. Он привык к той фальши, которая царила в их среде, и знал, что женщины заражены фальшью в той же самой степени, как и он сам. Да, он не хотел быть белой вороной, но и быть, как все, тоже не хотел. Мода на лицемерие в половых вопросах стала привычным, как чистка зубов по утрам. И порой его бесила эта однообразность взаимоотношения с противоположным полом.
— Может, все может, — шептала она так доверительно, что он на какое-то мгновение потерял самоконтроль.
Было ли это ему неприятно, он не знал и отложил решение вопроса на потом, когда можно будет подумать и разобраться в своих чувствах. Он только произнес шепотом:
— Господи… — и посмотрел на Завету. — Так не бывает…
— Почему? — спросила она тем своим грудным голосом, от которого у него давным-давно шла кругом голова.
Вряд ли он сумел выразить свое состояние, но она его поняла:
— Ну что ты, миленький, все бывает. Я давно тебя приметила. Мне нравятся твои белые волосы, — она подняла руку и взъерошила ему голову.
Он уловил ее запах — то, что исподволь будоражило его и будило воображение. Но он и думать не смел оказаться вот так рядом с ней, да еще и обнаженной.
— Да… — подтвердил он и подумал, что надо использовать презерватив, что так нужно для чего-то и так принято почему-то. Голова стала ясной, а мысли вполне конкретными. Ему вспомнилось, что перед отъездом он забыл на столике зарядной устройство в мобильнику и уже в Харькове пришлось покупать новый телефон, который оказался бесполезным, а еще он почему-то вспомнил, как прошлым летом ночевал у бабушки на сеновале и исколол себе все тело.
— Не бойся, у меня колпачок, — сказала она. — Ты можешь его потрогать.
— Правда? — удивился он и погрузил палец туда, между ее ног.
Как только он коснулся ее, она дернулась и застонала, расставляя ноги. Он чувствовал, как дрожит у нее низ живота. Оказалось, что она удаляла волосы и что кожа у нее гладкая-гладкая о одновременно колючая.
— Глубже, он там, вверху. Еще.
Ее беззащитность его поразила. Ирка себе никогда не позволила бы такого. Она демонстрировала волевые начала и зачатки женской эмансипации, свойственной столичным женщинам. Вдруг он понял, что Ирка, в отличие от Заветы, заставляла его всегда быть настороже, что она даже в самые интимные моменты жизни не позволяла себе ни капли слабости. И ощутил перед Заветой странное чувство ответственности. Черт, подумал он, так можно влюбиться.
— Я нащупал его, — сказал он и подумал, что такого он никогда не забудет.
— Вот видишь, я не забеременею, — объяснила она.
От этих ее слов все предрассудки о безопасном сексе тут же вылетели из Костяной головы. Он был так благодарен ей за то, что она выбрала его, а не Божко, что готов был заниматься сексом без презерватива.
Глава 4
Этот дом был заметен издали. Он стоял на берегу реки в окружении ив, и всякий, кто видел его, думал о том, что иноземная архитектура плохо вписывается в местный пейзаж, а пирамидальными тополями и плоскими крышами домов не сочетаются с итальянской помпезностью.
Катер шел издал. На нем был установлен мощный прожектор, и лейтенант Билл Реброфф стремился выполнить задание. А задание у него было весьма расплывчатым. По-русски это звучало так: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Поэтому он был разражен и моментами даже зол. Двое подчиненных — рядовые Майкл и Джон старались лишний раз в нему не обращаться — только по надобности. Между собой они называли его чокнутым, потому что лейтенант был неутомим и всеми фибрами души старался выполнить приказ. Честно говоря, если бы не упорство лейтенанта, они бы давно свернули в ближайшую бухту и завалились спать. Вечером они наловили рыбы и мечтали об ухе. Но у Билла был категоричный приказ отсечь террористов с запада и не дать им пересечь реку Кальмиус. Тогда ищи ветра в поле. Вот он и гнал свой катер среди ночи и выискивал малейшие отблески света, рискуя налететь на корягу или мель. Река извивались среди поросших густой зеленью берегов, и Билл отчаялся. Раза три-четыре он приказывал обследовать костры на берегу, но это оказывались местные рыбаки, ни бельмеса не понимающие по-английски. О русских террористах у него, как и у каждого американца, было самое презрительное мнение: кучка бандитов, думал он. Разбегутся от одного выстрела.