— Я смотрю, вы так вольготно обращаетесь со связью, будто не знаете об 'аваксах'.
— Каких 'аваксах'? — удивился Костя. — Так, говорят, один сбили над Азовьем? А второй — в районе Феодосии?
— То турецкие. Старые, дерьмовые. А если за вас примутся америкосы, то мало не покажется. Наведут на нас какие-нибудь F-15. Ракет-то у нас теперь нет, ни С-200, ни С-125. Пульнут каким-нибудь 'шрайком' по лучу за сто километров, и получится, как у Дудаева, мама не горюй. И вообще, старайся меньше включать компьютер, а то у нас все они полетели после одной-единственной электромагнитной бомбы.
— Ну да. Я и не подумал, — почесал затылок Костя. — Почти, как в Югославии.
— Почему почти? — удивился Марков, смешно выпучивая глаза. — Один и тот же, точь-в-точь. Прессу читать надо! — и засмеялся, обнажая крепкие белые зубы.
— Прессу, конечно… — вконец смутился Костя.
С тех пор он готовил репортажи заранее: кодировал их, сжимал и выплевывал дважды в день на спутник, причем, в разных местах. Для этого им приходилось долго лазать по развалинам. Игорь Божко, который их охранял, зевал, почесывался, и вообще, делал вид, что ему смертельно надоела такая работа и что если бы не категоричный приказ Маркова, он бы давно сбежал выискивать какие-нибудь приключения типа: поймать какого-нибудь наемника или найти жратву, с которой была постоянная напряженка. Когда же придут наши? — думал он. Но они все не приходили и не приходили. Поэтому-то никто ничего не знал. А связь глушили. И вообще, весь мир молчал, словно умер. Поговаривали, что и Белоруссию задели, но Игорь в это не верил, потому что тогда получалось, что началась третья мировая. При этом он глядел на голубое, весеннее небо и думал, нет, не похоже, войны так банально не начинаются. Вот когда я служил в Новосараево… Костя и сам просидел две недели в Форте-Росс под Олово, там же, где и Игорь, но в другое время. И начинались длинные разговоры и воспоминания, кто, когда где был, кто с кем знаком и кто как погиб. Они с Костей перебирали эти воспоминания, как старьевщик — тряпки, по одному, детально, с разных сторон, медленно пьянея непонятно от чего: то ли больше от спирта, то ли больше от самих воспоминаний.
Сашка Тулупов сидел где-нибудь тихо в углу и слушал, открыв рот. Костя спирта ему не давал, нечего было привыкать пацану к таким вещам. И вообще, Костя был за него от ответе, потому что знал его родителей и хотел, чтобы Сашка живым и здоровым вернулся домой. Но таких вечеров выдавалось мало. Обычно они были загружены от восхода до заката: все время на ногах. Тулупов снимал, а Костя все больше записывал и обдумывал репортажи. Иногда ему в голову приходили совершенно гениальные вещи. Для их реализации они готовы были соваться волку в пасть, и за это их сдержано, но неоднократно хвалили дома, то бишь в отделе. Была в этом какая-то червоточина: получается, они там в тепле и уюте, а мы здесь спим на камнях, иной раз рассуждал Костя, хотя чувствовал, что эта командировка у него переломная в смысле карьеры, что его репортажи узнаваемы и имеют собственное лицо. А потом ему было, кроме всего прочего, до жути интересно. Так интересно, что Сашка Тулупов иногда служил у него тормозом. Слава богу, что Костя к суждениям Тулупова пока прислушивался, понимая в следующий момент, что на рожон лезть не стоит, что они нужны живыми там, в Москве, и своим родным, и на работе, и вообще, если разобраться в конце концов — Родине, хотя это и пафосно звучит.
На ночь глядя Сашка Тулупов куда-то смотался и притащил два одеяла — такие белые, что было жаль стелить их на пол.
Игорь Божко протрезвел и ходил как в воду опущенный — никто не давал ему опохмелиться, но дразнить побаивались, а только скалились в кулак.
— Ну, гады… — злобно шипел Божко, — погодите, я вам тоже ничего не налью.
От соседей пришел капитан — Гера Серомаха — в синей казачьей форме и принес ящик рыбных консервов. Капитан был как с иголочки: чистый, подтянутый, в хромовых сапогах, в которые можно было смотреться, и с шашкой на боку. Он рассказал, что они держали вокзал, но в субботу рано утром пришел состав из Днепропетровска.
— Понимаешь, проворонили, — рассказывал он с тем юмором, которым пытаются оправдать собственный промах. — Эти в наглую стали высаживаться на перрон. Балакали-то по-нашему, по-русски, а оказались бандеровцами из СНА, 'наци' из других организаций и этномутанты. Последние отличались деградированным сознанием трехлетнего ребенка. Они были фанатичнее националистов, потому что их держали на амфетамине. Насадишь его на клинок, а он железо грызет и улыбается. Три дня бой шел. Дело доходило до рукопашной. Но дальше рынка их не пустили. А вчера окончательно разогнали по окрестностям. Так что вы смотрите в оба.
Костя в него вцепился и заставил все повторить на диктофон, но получилось не так, как в первый раз, потерялась свежесть восприятия. Ладно, потом сделаю конфетку, решил он, если получится, в чем он сомневался: Серомаха чего-то не договаривал. Обычно за этим кроется не очень доблестные поступки, думал Костя, как то: добивание пленных и другие экзотические 'штучки', о чем Серомаха говорить не хотел. Ну не хочет, так не хочет, подумал Костя.
Капитан ушел, а консервы оказались малость тухлыми. Но и этому были рады, потому что не ели два дня. Жаль, только хлеба не было. Консервы открыли, свалили в таз и прокипятили с уксусом, а потом сожрали в течение пяти минут, только ложки застучали, словно пулеметная трель.
Ночь прошла относительно тихо. Стреляли только где-то на окраине в районе стадиона 'Монолит'. В южной части города летал неизвестный самолет. К рассвету полыхнуло со стороны Макеевки, но быстро погасло.
— Должно быть, ракета упала, — сказал кто-то, зевая.
Костя спал, как убитый. Ему снилась Москва и Марьина роща, где он жил.
Утром, когда они завтракали, вернулись разведчики во главе с долговязым Сарайкиным, который был кадровым военным из-под Тулы, но застрял у родственников в Донецке. Марков долго что-то с ними обсуждал в самом дальнем углу подвала, а потом подошел и сказал:
— У противника появились танки.
— В смысле?.. — удивились все, даже те, кто спали после ночного дежурства.
— В смысле 'леопарды'.
— Вот бы снять один! — воскликнул Сашка Тулупов.
— Кто о чем, а вшивый о бане, — заметил Марков.
Сашка Тулупов предпочел, чтобы его больше не замечали. Действительно, чего хорошего, если тебя начнут давить танками.
— Выходит, Германия приперлась? — удивился Костя.
— Ты не забывай, что они все в НАТО, — сказал Марков, — с афганцами разделались, Иран завалили вместе с Бушером, надо же с кем-то теперь воевать!
— Ну да… ну да… — согласился Костя, думая, как бы половчее связать это все с местными событиями. — Я думал, мы только с америкосами столкнемся. Что думаешь делать?
— А что делать? Артиллерии нет. 'Корнетов' кот наплакал. С ПРГ много не навоюешь. Минировать дороги надо! Иначе не продержаться.
Марков только не добавил: 'До прихода наших'. Все об этом думали, все об этом мечтали и с надеждой прислушивались, но на востоке было тихо-тихо, вроде там и Россия не лежала, а простилались дикие земли.
Нам так и так не продержаться, думал Костя. Воевать с кадровой армией хуже нет. Перебьют всех, как в Иране, своим высокоточным оружием. А потом решил не думать об этом, все равно ясно, что с танками дело дрянь, потому что танки — это тоже очень серьезно. Даже когда у нашего Т-90 кончились снаряды, стоило Шмалько повернуть ствол в сторону противника, как он тактично замолкал и расползался по развалинам. Но снарядов не было. Обыскали все доступные склады. Воинскую часть на улице Щорса прочесали вдоль и поперек. Нашли только старый пластит, автоматы, противогазы и 'оранжевые' флаги, которые ту же пустили на портянки — уж очень из добротной ткани они были сделаны.
— Есть еще воинская часть слева от аэропорта. Но она, должно быть, захвачена, — предположил Марков.
— Это радиотехнический дивизион, — сказала Божко, который все знал. — Но вот в одном месте на Азотном, в низине у речки Вонючки, где до сих пор подземные склады РАВ, могут быть снаряды, ну а взрывчатка — точно.