Оказалось, что деду приборы были не нужны, как и Виктору Петровичу, который отказался их брать. Виктор Петрович сожалел о том, что легкомысленно отнесся летом к визиту заботливых продавцов и перевел все в шутку. Сейчас было не до шуток. По всему выходило, что ребятки почувствовали в избе деда запах денег, который они на этот раз выдали за запах газа. Только теперь Виктор Петрович понял, что деда надо воспринимать как беспомощного старика, нуждающегося в защите от проходимцев с печатями. На вопрос о том, зачем он их впустил на этот раз, дед только разводил руки: Сам не знаю.
Дед с бабой Валей всегда прикапливали деньги, которые у них хранились дома. Деду ничего не стоило купить и те приборы, и газоанализаторы. Похоже, ребятки это поняли. На этот раз их наглость возмущала Виктора Петровича. Он строго- настрого наказал деду, чтоб тот никого не впускал в дом, а звонил ему в таких случаях.
Прошло несколько дней, но беспокойство не покидало его. К беспокойству примешивалось другое, какое-то гадливое чувство, ощущение того, что мир незримо треснул, треснул его здравый смысл, по которому он развивался когда-то, и через эту трещину в окружающую жизнь прет всякая гниль, всякая плесень, прикрытая солидным видом или милой улыбкой. Теперь плесень эта вцепилась в его деда, высасывая из него все, что тот заработал за свою жизнь.
Неужели от этой плесени с печатями нет никакой защиты? - вопрос не давал покоя Виктору Петровичу. Он не удивился бы отрицательному ответу, привыкнув жить во всем том, во что превратилась страна. Виктор Петрович вдруг понял, что беспомощность и бездействие ставят его в глазах жуликов, обслуживших деда, на одну полку с ним - на полку ожидания своей очереди в списке их клиентов. Неужели их нельзя остановить? Вопрос лишал Виктора Петровича покоя, заставлял его хоть что-то делать. Но что? Он и раньше-то не любил вступать в какие-либо контакты с шестеренками государственной машины, каждый раз чувствуя себя в таких случаях ненужным винтиком этой, раздутой от своих необъятных органов, машины. Но бездействие угнетало его . Отбросив сомнения, он взял у деда последний торговый договор и отправился с ним в городскую прокуратуру.
Здание прокуратуры выглядело солидно, радовало глаз новизной отделки и украшало улицу своими архитектурными изысками. Оно вполне могло бы претендовать на роль архитектурного украшения всего города, а не только одной улицы. Внутри великолепие обстановки не уступало фасадным красотам и вполне походило на место, где царят закон и порядок, за которыми призваны следить служители данного заведения.
Виктор Петрович объяснил сидевшему на вахте суть своего визита, и тот вызвал дежурного прокурора. Через некоторое время, достаточное для того, чтобы посетитель понял всю несвоевременность своего вмешательства в работу учреждения, в комнату для посетителей вошел мужчина с толстым журналом. Журнал был в черной обложке, а мужчина - в цветущем возрасте. Глядя на вошедшего, можно было залюбоваться, не сразу понимая, что является украшением чего - или мундир был украшением мужчины, или же хозяин мундира был его украшением. Они дополняли друг друга, создавая ощущение полной гармонии, в поисках которой и шли сюда люди, не находя ее там, снаружи, за дверью здания.
Видимо, неуверенный вид Виктора Петровича выдавал его слабую надежду на успех и понимание, когда он излагал свой вопрос о возможности наказания жуликов, обставлявших свои пакостные делишки солидными бумагами. Такой возможности служитель закона не усмотрел в случае с дедом.
Вы, конечно, можете написать заявление - это ваше право, на него никто не посягает, - участливым тоном разъяснял он: Только должен Вам сказать, что в вашем случае все по закону. Договор подписан, стоит подпись покупателя. В таких случаях обычно отказывают в возбуждении дела, - развел руками дежурный прокурор, словно расписываясь в своем бессилии и давая понять, что все расставил по своим местам.
Странно, - не удержался Виктор Петрович: По нынешним законам выходит, что если ребенка заманили конфеткой в машину и похитили - это значит, что он сам виноват? Ведь он сам сел, никто его не принуждал. Сел и уехал. Все по закону. Ах, да! Похитители еще могут бумажку показать с его подписью о том, что он добровольно сел в машину. Вы опять скажете, что все сделано с соблюдением закона? - усмехнулся Виктор Петрович. Он встал, не ожидая никакого ответа: Над крыльцом вашего красивого здания не хватает плаката большими буквами: СПАСЕНИЕ ЛОХОВ - ДЕЛО РУК САМИХ ЛОХОВ! Тогда люди не будут беспокоить вас по таким пустякам, да и я обратился бы к вам только тогда, когда моего деда ограбят, зарежут, сожгут его дом. Во всех остальных случаях, выходит, жулики недосягаемы и ненаказуемы. Теперь я буду об этом знать.
Виктор Петрович вышел из прокуратуры, не обращая больше внимания на архитектурные прелести здания, вся сила которого была в его фасадных формах, а не во внутреннем содержании. Виктор Петрович не мог больше упрекнуть себя в бездействии, однако чувство беспомощности никуда не исчезло. Что еще он мог сделать? Этот вопрос не оставлял его в покое. Неожиданно для себя он сел и написал то ли заметку, то ли фельетон о своем визите в прокуратуру. Он надеялся, что хотя бы газета обратит внимание людей на беспомощность стариков и их беззащитность перед жуликами с приятными манерами. Он надеялся, что его заметка заставит людей задуматься и принять меры без оглядки на государство, органы которого ничего не могут сделать, все более превращаясь в украшение государственной машины.
Виктор Петрович не ожидал, что напишет, что пойдет в газету, но он сделал это. В отличие от здания прокуратуры, здание редакции городской газеты ничем не привлекало глаз, кроме маленькой таблички на входной двери, да и внутри помещения редакции оказались далеки от блеска и лоска служителей закона. Узкие коридорчики и маленькие кабинетики больше напоминали мышиные норки, чем место, где вершилось таинство зачатия городских новостей. Все было блеклым, тусклым, серым.