– Ох, Саша, – она рассмеялась, – ты не поверишь, и правда есть хочу – умираю!
За чаем она, посмеиваясь, рассказала мужу про свой незадавшийся поход в гости. Не стала только сообщать свои умозаключения по поводу Нининого мужа. Откровенно говоря, не было у нее на этот счет пока твердого мнения. Зато Надежда долго и со вкусом описывала квартиру бабушки.
– Нина Слепнева? – заинтересовался муж. – Надо же, а я думал, она умерла гораздо раньше. Как-то вспоминаются эти советские портреты пятидесятых годов… всякие передовики производства и деятели правительства.
Надежда в который раз подумала, какой у нее умный и образованный муж, она-то ни про какие портреты вообще не помнила. Пока она мыла посуду после позднего чаепития и убирала следы кошачьего хулиганства – порванную в клочья газету и рассыпанные по полу костяшки домино, – муж сидел за компьютером.
– Надя, иди сюда! – позвал он.
На экране была статья из «Википедии» о советской художнице Нине Слепневой. Статья была длинная, как и ее жизнь.
Надежде вовсе не хотелось увязать сейчас в биографии Слепневой, она сегодня и так про нее наслушалась достаточно. Ей хотелось лечь спать, а утром выбросить из головы и захламленную квартиру, где с потолка свисает паутина, а в окна ничего нельзя увидеть из-за пыли, и странного Нинкиного мужа, и саму Нинку с ее хроническим неумением готовить и патологической ревностью ко всем незамужним женщинам.
Однако пришлось внимательно просмотреть статью, чтобы муж не обиделся.
Нина Слепнева родилась в одна тысяча девятьсот первом году в семье зажиточного купца. Мать ее умерла при родах, к семнадцатому году отца уже не было в живых, Нина жила в семье двоюродного дяди, который, кстати, сироту за эти годы успел обобрать. И сослужил этим девушке хорошую службу, потому что в восемнадцатом году, когда дядю арестовали, Нину не тронули.
Нина с детства хорошо рисовала и всегда мечтала учиться. Но до революции об этом нечего было и думать – женщин в Академию художеств не принимали, да и опекун ее был против. В статье приводились строки из автобиографии Слепневой:
«Только после революции открылась передо мной дорога в искусство, – писала она, – как тысячи и тысячи юношей и девушек, я смогла учиться любимому делу! Неизмеримую благодарность испытываю я к своей Великой Родине за то, что она дала мне все!»
– Однако… – Надежда фыркнула и щелкнула мышкой.
– Ты забываешь, что писала она это где-нибудь году в пятидесятом… – сказал муж, глядя через ее плечо.
– Ну да, ну да… что там дальше…
В то время Академия художеств была закрыта, ее место заняли Высшие художественно-технические мастерские, знаменитый ВХУТЕМАС. Туда перешли все ведущие преподаватели академии, а также лучшие художники молодой республики. Нина окончила этот институт и добилась разрешения продолжать учебу за границей. И провела четыре года в Париже, учась у самого Матисса.
– Ну надо же! – поразилась Надежда. – Так… потом вернулась, много работала… муж… скоро умер, дочку родила поздно, под сорок лет… Нинке сейчас пятьдесят один… Ну да, вполне может быть у нее такая старая бабушка. Ага… работы Слепневой в крупнейших музеях страны, писала портреты современников… на всю жизнь нагляделась я на этих сталеваров и комбайнеров… там еще ткачихи в платочках и полеводы с тяпками. Ну это же надо! Учиться у Матисса для того, чтобы писать потом похожих друг на друга трактористов и шахтеров!
– Ну… время такое было, – заметил муж, – не нам судить… Ты почитай список работ.
– Ой, как много! – удивилась Надежда. – С ума сойти! Тут до утра не управиться!
Список и правда впечатлял. Были тут мозаики для нескольких станций московского метро, огромное панно для одного из павильонов на ВДНХ, называлось оно «Узбекские хлопкоробы приветствуют товарища Сталина», а также плафон «Торжество коммунизма» для нового здания крупного научно-исследовательского института. Из работ попроще выделены были фрески для детской больницы и оформление Дворца культуры в городе Зауральске. Была в статье фотография – солидная женщина с гладкой прической в официальном темном костюме, на лацкане – орден Ленина.
– Нинка на нее нисколько не похожа, – вынесла вердикт Надежда, – ну все, спать хочу – умираю!
В прихожей Бейсик совершал непонятные действия. Он лежал на боку в обнимку с Надеждиным сапогом и с вожделением драл когтями мех.
– Бейсик! – ахнула Надежда. – Что ты себе позволяешь! Это же совершенно новые сапоги!
Сан Саныч не успел защитить своего любимца, коту здорово попало тем же сапогом. Надежда была скора на расправу, а сапоги и вправду были почти новые, она купила их со скидкой в конце января и берегла до следующей зимы. Но вот надела в гости, и теперь рыжий негодяй едва не разодрал их в клочья!