Поначалу Данька испугался, разглядев в бледном предрассветном тумане широкий полуостров, засеянный мертвыми телами людей, лошадей и чудовищ. Нет. К счастью для всех — кроме, разумеется, Кумбал-хана — битва еще не закончилась; вскоре дозорный на «Будимире» коротким условным свистом сообщил: вижу неприятеля.
Неприятеля имелось в достаточном количестве. Длинная цепь черных рогатых всадников — почти таких же, как давеча в Висохолме, только почернее да покостлявее — перегородила полуостров, быстро надвигаясь на дымящиеся развалины глыбозерского кремля. Угу. Это враги, сообразил догадливый Данька. А друзья, если и живы, то почему-то не показываются наружу из полуразрушенной крепости. Ладно, плюнул он. Когда-то в прошлой жизни, в десятом классе школы он подрабатывал морильщиком тараканов… Что-то подобное приходится делать и сейчас.
Обернулся к Хлестаному и скомандовал:
— Гранаты к бою.
Х
Впоследствии, вспоминая утреннюю битву с гвардейским бунчуком Кумбал-хана, Данька понял: все было сделано из рук вон плохо. Потери были чудовищны, и даже применение боевой магии не помогло уничтожить противника малой кровью.
Сначала на берег десантировались так называемые «гренадеры». У каждого из крепких парней в правой руке был зажат топор, а в левой — мешочек с пылью ржавого гриба. Незадолго до начала битвы гренадеров накормили пирожками с дурманом; это позволяло надеяться на то, что головорезы смогут разглядеть ослепшего, опыленного противника в душном облаке вонючего дыма. Это облако плотной стеной встало над полем брани, как только каждый гренадер метнул свой мешочек навстречу приближающимся броненосцам. Казалось бы — все идет по плану! Однако… уловка не сработала. Никто в лагере Даньки не мог знать, что в ежедневный рацион угадаев входит сладкое каменное вино, в которое по давней сорочинской традиции добавляют отвар из молодого дурмана. Рогачи не нуждались в колдовских пирожках, дурман был у них в крови с раннего детства.
Следующая уловка Зверки также не принесла ожидаемых результатов. Вслед за гренадерами с разбойничьих лодий посыпались на мокрый песок ловкие загорелые пращники — помимо ременчатых пращей они тащили горшки с дорогостоящим хищьим салом. За спинами у дерущихся и гибнущих гренадеров пращники кинулись собирать прибрежные камни, окунать их в сало, чтобы затем запускать эти магические снаряды в неприятеля. Затея изначально была, как выяснилось, довольно глупой: во-первых, обмазанные жиром камни выскальзывали из пращных петель. Во-вторых, в отличие от отечественных лошадей, гигантские кони полканов-угадаев оказались совершенно невосприимчивыми к запаху медвежьего или волчьего сала. И это понятно: стоит ли бояться волка, если в седле и без того восседает гигантская обезьяна — тот же медведь, только коварней и гаже.
Одним словом, Кумбала перемогли не уменьем, а числом. Более трехсот ярыжек полегло на узком полуострове в предрассветный час: по шесть наших на каждого недруга! И все-таки Данька был рад. По крайней мере он сделал самое главное: не пустил в бой сумасшедшую Руту. Это звучит неправдоподобно, но ему удалось удержать княжну при себе — что согласитесь, нелегко, если повсюду скачут «такие мерзкие дураки с рогами», одним своим видом провоцирующие «быстренько подбежать и стрельнуть хоть разочек».
А вот Даниле все-таки удалось поучаствовать в битве. Правда, на расстоянии. Когда исход сражения был уже ясен и вместо широкой цепи рогоносцев на поле остались лишь одинокие недобитые глыбы, сплошь истыканные стрелами, Данька отважился опробовать на поганых подранках новые приемы воздушного боя, почерпнутые из книги «Вранограй». Пустельга читал ледянские пергаменты, а Данила обучал своего железного ворона новым фигурам. Эта наука нелегко давалась Даньке: два или три раза он промахивался, однако уже в самом конце битвы метко сразил самого последнего угадая, удиравшего прочь в сторону леса.
Сраженный угадай оказался Кумбал-ханом.
Не спеша перешагивая через трупы, в сопровождении телохранителей и соратников наследник Зверко медленно пошел от воды к развалинам глыбозерской крепости — через весь этот страшный полуостров: взрытый, стонущий, блестящий от искореженного металла. Зверко шел с единственной целью: посмотреть на Кумбал-хана. Когда он добрел до того места, где грудой черного металла валялся мертвый аргамак, а поблизости — в десяти шагах полета, в окровавленном ковыле — темнело крупное тело хана, вокруг уже толпилось полно всякого народу. Да-да, разумеется: греки в золоченой броне, а среди них — наш общий друг Алексей Старцев.
Даже победа в бою не поднимает мне настроения, тревожно подумал Данила. Нет сил видеть эти изжеванные тела; слава Богу, ковыль высок и туман еще ползет над землею. Все равно жутко. А тут еще Рута. Разумеется, она с визгом кинулась на шею «любименькому князю Лисею».
Каширин готов был поклясться: Алеша Старцев до сих пор не понимает, почему рыжая девчонка вдруг повисла на шее, болтая ножками и пытаясь целовать белое небритое лицо Алексиоса Геурона в тех местах, где оно не прикрыто стальными налобниками и нащечниками. Скорее всего, Старцев не заметил кольчужинок в рыжих волосах. И уж конечно не догадывается о том, что означают эти роковые кольчужинки… Какой худой и тщедушный этот Старцев — если поставить рядом с его великанами-катафрактами! Проклятие. Она забыла обо всем на свете.
«Что я могу сделать? — медленно думал Каширин, двигаясь сквозь ковыль навстречу Алеше Старцеву и распахивая руки для объятий. — Что сделать, чтобы она посмотрела на меня другими глазами? Заделаться князем, как Старцев? Теперь это несложно. Перестать быть ее братом? Это сложнее. Если не брат, значит — и не князь…»
— Здорово, Данила! — радостно говорит Старцев, жестко обнимая тонкими руками Данькины плечи. — Ты вернулся? Неужто вызволил своего друга из плена?
И, не дожидаясь ответа, следующий вопрос:
— А почему… на твоих парусах свастики?
— Свастики? — Данька удивленно обернулся, прищурился на розовые полотнища, клубящиеся на неокрепшем солнце у дальней оконечности полуострова. — Действительно, похоже на свастики. Хм… Я не заметил. Мои парни сами разрисовали паруса. Они говорят, что это — горящая мельница…
— Точнее говоря — полымельница, — услужливо подсказал голос сбоку. — А если еще точнее — карачун, знак зимнего солнцестояния. Древний гиперборейский символ.
Ах, это дружище Пустельга подал голос. Данька с любопытством сощурился. Надо же, как заговорил… «гиперборейский символ»! Видать, Сварожьих чернокнижек начитался.
— Вот, князь Алеша, знакомься: мой помощник Пустельга. — Данька махнул рукой в сторону почтальона, застывшего в почтительном поклоне. — Работает вестником.
Эй, спокойнее, князь Алеша! В чем дело? Зачем делать такое лицо?!
— Я прекрасно знаком с этим вестником, — холодно сказал Старцев, и Данька почти испугался. — Советую тебе срочно заковать его в железы. Это всего лишь божественный семаргл Берубой, верный слуга языческого божка Траяна!
Перехватив почерневший взгляд Старцева, Данька понял: князь Алеша не шутит. Вы только поглядите: его катафракты начинают окружать несчастного Пустельгу — и руки дрожат на рукоятях греческих мечей! Господи, как они напуганы…
— Чудесного помощника ты завел себе, Данила! — не унимается Старцев, тиская золотую цепь на груди и осторожно надвигаясь на Пустельгу. — Лукавый обманщик! Довольно тебе плести интриги… помнишь меня, злодей? Ты едва не убил меня — позавчера, в устье реки Сольцы?!