Вернувшись в кухню, она поставила овсянку на огонь, залив ее водой. Медленно помешивая кашу, девушка смотрела в окно. Лучи весеннего солнца, пробившиеся сквозь плотные облака, невольно коснулись стоящих на подоконнике цветов. Хризантемы, кажется. На ум, почему-то, пришел стих прочтенный когда-то:
Загадочная роскошь хризантем
В моём саду последней увядает…
Уже снежок… цветов угасших тлен…
А хризантема всё еще пылает.
В ней страха нет и хладнокровен дух,
Она царица осени багряной…
О, хризантема — спутница разлук,
Как ты близка мне красотою странной.
Вдыхаю аромат и вижу даль —
Не вешнюю, где юности мечтанья…
А те края, где сладкая печаль,
И где цветов последние рыданья.
В ней нет кокетства, радости греха…
Она не манит блеском совершенства…
О, хризантема, как ты велика,
Как грусть моя, достигшая блаженства.
(Татьяна Воронцова)
Желтые и нежно-розовые, белые и голубые. Георгий Владленович, их очень любил, ухаживал и лелеял, точно малых детей. И она старалась сохранить их, в память о нем.
На столе стоял ноутбук. На экране был все еще открыт документ с завершенным переводом, полученным накануне. Грех было жаловаться на усталость и недосып, ведь заниматься переводами для нее было в радость. Пусть и периодическая усталость подкашивала, но зато девушка могла оставаться в “тонусе” и быть рядом с дочкой.
Иностранный язык как секс. Если долго не практиковаться, то можно все, абсолютно все забыть. Так вот, если в первом случае ей помогал один из учеников деда, Фима Гольцман, периодически снабжая хорошими подработками по переводам, то со вторым были явные проблемы.
Отставив кашу остывать, она вышла из кухни. Сейчас Краснянская смотрела на свое отражение в зеркале, висевшем на стене, и недоумевала. Как она жила все эти годы? Как в бреду, пожалуй. После родов она изрядно похудела. Появились впадины на скулах, делая лицо еще более заостренным. Как и синяки под глазами. Девушка старалась не обращать на это внимание. Все ее мысли блуждали от оплаты счетов за квартиру до покупки продуктов, от необходимости купить новую обувь дочке до праздника, который хотелось бы для нее организовать.
Она любила своего маленького ангелочка, и сама потихоньку начала забывать о себе. О том ярком и безудержном свете, который она излучала, будучи моложе и беззаботнее.
Прошлые воспоминания и боль постепенно затерлись в глубинах памяти. Единственное, что она отчетливо помнила, это появление в своей жизни крохотного чуда. И пусть деда давно уже не было в ее жизни, Эля сохранила в своем сердце трепет и любовь к нему, передавая все свои знания правнучке профессора.
- Солнышко, просыпайся! – ласково произнесла девушка, заглянув в комнату дочери. Черные, точно вороново крыло, кудряшки рассыпались по подушке. Дочка продолжала сладко спать, никак не реагируя на мать.
Как чудесен спящий ребенок! Как невероятно прекрасны сны, которые снятся детям! Трогательные и наивные они словно навеяны самими ангелами. Лицо девочки было открытым и безмятежным. Еле заметное дыхание заставляло шевелиться одинокую прядку полос, что лежала возле ее личика, подчеркивая его природную белизну.
Замерев от щемящего чувства, возникшего в глубине души, Эля улыбнулась. Случайный лучик весеннего солнца блеснул в спальне дочери и потерялся в ее волосах, придавая всему происходящему особое очарование.
- Анна-Мария, просыпайся, - подойдя ближе, девушка потрепала ребенка по щечке, заставляя ту проснуться.
Девочка так мило сморщила носик, точно была маленьким котенком. А следом открыла глазки. Пытаясь сфокусировать взор на той, которая будила ее, вырывая из мира грез, мечтаний и надежд, она улыбнулась.
- Доброе утро, мамочка! - ответила девочка, спрыгивая с постели и обнимая Элю. – Мне приснился лев. Такой большой, пребольшой. На нас нападали, а он нас от всех защищал. И я даже его смогла погладить, представляешь, мамочка? Он меня совсем-совсем не укусил.
- Как интересно. И что он еще делал в твоем сне?