Мы принадлежали к самым низам среднего класса. У моего отца было свое дело, что правда, то правда, которое мне предстояло унаследовать. Мы не голодали, не были далитами[27] или бездомными, но и добиться чего-то большего нам было не суждено. Серьезные общественные движения обошли нас стороной. Независимость, социализм, капитализм – для нас все едино. Моя жизнь сводилась к тому, чтобы молоть специи для чая.
Даже сейчас, через десять лет после того последнего дня, когда я послал отца на хер, я до сих пор помню эту смесь. Три порции зеленого кардамона, три порции фенхеля, две порции гвоздики, две порции кассии, полпорции перца горошком, полпорции черного кардамона. Ваш покорный слуга молол их каждый день, каждый час, каждую плавящую мозг минуту, все свежее, на заказ. И не дай бог ошибиться. А то получишь понятно что.
Камень, которым я измельчал специи, был слишком велик для мальчишки – крупный, тяжелый, темно-серый, в тонюсеньких белых прожилках, испещрявших его, как целлюлит ляжки политика. Целыми днями, сгорбившись позади лотка, я растирал специи в пыль, так что к вечеру спину сводило от боли. Ночами мне снились кошмары, будто я превратился в горбуна, и тогда в кромешной темноте, пока не проснулся отец, я пытался выпрямиться, дотянуться ладошками и ступнями до Китая и Пакистана: так жители Запада на заре занимаются бикрам-йогой, чтобы избавиться от люмбаго.
– У нас никаких готовых специй, сэр! – выкрикивал мой отец. – Вон мой сопляк мелет все свежее. А ну, крысеныш, покажи джентльмену свои мышцы! Ха-ха!
Иногда в смесь – разумеется, ненароком – попадали и насекомые, щепотка грязи, капля слюны.
Моей ненависти хватило бы, чтобы превратить Индию в мирового лидера возобновляемой энергии.
– Горячий чай! Свежий чай! Чай с имбирем для больных! Чай с молоком для унылых! Гарам![28] Гарам! Весь день, каждый день! – часами кричал папа, не умолкая, никогда не срывая голоса до хрипа. Когда торговля шла ходко, он пел песни из фильмов, хвалил богов, хвалил Индию, рассуждал о том, что Народная партия[29] обязательно проиграет выборы, что все наши крикетисты толстые и никчемные, словом, из кожи вон лез, чтобы заглушить миллионы своих конкурентов. Я представлял, что у каждого из них тоже есть ненавидящий сын, и однажды мы объединимся и перережем глотки нашим отцам, обагрим молоко буйволиц кровью и упьемся чаем отцеубийства.
Изо дня в день папа стоял за выцветшим медным котлом, пламя бунзеновской горелки согревало ему яйца, кипятило молоко, разбавленное водой – совсем чуть-чуть, чтобы никто не догадался. До сих пор не переношу ни запаха раскаленного жира, ни вида вздымающейся молочной пены. Раз в пять минут я передавал ему растолченные, размолотые, мерзкие специи. Аккуратно протягивал закрытую банку сахарного песка, слипшегося от влаги – шлеп-шлеп, чего копаешься, ну вот, ты его уронил, теперь в него заползут муравьи! – сукралозу для свежераздобревших богачей, чашки, кружки, бутыли, различные чайные смеси…
У нас их было шесть. К каждой банке была приклеена вырезанная из газеты картинка с богом или богиней, которые им покровительствовали. Одна сулила богатство, вторая – здоровье, третья – что ваши чресла произведут на свет множество сыновей, четвертая – любовь, ласки и внимание той пухленькой секретарши из приемной, которую вы решили трахнуть на стороне. Как вы уже догадались, содержимое в них насыпали из одного и того же горшка. В любовный чай мы добавляли чуть-чуть фальшивых лепестков розы, просто для цвета. И накручивали пятьдесят процентов. Пятнадцать рупий за чашку! Представляете? Грабеж среди бела дня! Никто никогда его не заказывал, но все же! А впрочем, лучше уж мы, лучше наш невинный обман, чем китайцы: они режут тигров, чтобы приготовить чай, повышающий потенцию не хуже виагры, и фермеров, чтобы украсть у них роговицу.
Каждый день с рассвета до заката я торчал за лотком. А ведь мог бродить по старому Дели, бегать по тенистым переулочкам и заброшенным хавели[30], толстые стены которых не способны были противостоять британским пушкам, мог воровать на базаре плесневелые книги, слушать, как сговариваются воры, грабители, хиджры[31], узнавать мистические тайны из стихов иссушенных суфиев, делать ставки липкими рупиями на кошачьих, собачьих, петушиных, человечьих боях; я же вместо этого день-деньской молол специи и терпел побои.
Зато мои пальцы пахли ароматическими смесями, которые ныне встретишь во всех лучших домах: эти смеси еще обычно называют «Восточная фантазия» или «Этническое приключение». Хоть что-то.
30
Хавели – особняки, в которых жили и торговали зажиточные купцы, преимущественно мусульмане, на территории современной северной Индии и Пакистана.
31
Хиджры – одна из каст неприкасаемых, «третий пол» (кастраты, трансгендеры, бисексуалы, гомосексуалы, интерсексуалы).