Рабочие тихо крались вдоль стены, но все-таки один поскользнулся о камень и тем произвел шум.
Часовой остановился и, выхватив свисток, засвистал.
— Беги!
— Я останусь.
— Беги… у меня лимонки. Отвлеки от меня. Рабочий побежал.
Выстрел. Другой.
По веревке через стену… Команда выскочила из караулки. К воротам подъехал грузовоз.
Рабочий остановился, быстро-быстро вынув пачку денег, стал завертывать в них камешки и целыми горстями бросать по земле, отступая все далее и далее… Спрятался за угол.
В ворота ворвались солдаты и, увидя бегущий караул, бросились за ним.
Под ногами деньги.
— Деньги, — закричал первый солдат и бросился их поднимать.
Магическое слово сорвало и шофера с грузовоза, и привратника от ворот. Все бросились за деньгами, ловя, хватая жадно бумажки.
— Мерзавцы! Буду стрелять, — кричал Энгер. Джона конвоир вывел из тюрьмы во двор.
Одним ударом в живот Джон опрокинул часового обратно в дверь и захлопнул ее на засов.
И очутился около Энгера, стоявшего у грузовоза.
За горло… Сильные пальцы Джона сжали так, что Энгер сразу потерял сознание. Некогда душить Энгера. В автомобиль его, сам за руль, и грузовоз вылетел из ворот.
Промчался мимо засады.
— Он спасся!
— Ну и ловкач!
— Сразу видно — большевик.
И засада со спокойным сердцем отправилась обратно. Остановившийся рабочий, прижавшись к стене, пропустил мимо себя солдат, подбиравших деньги, метеором подскочил к веревке, молнией перескочил стену и только по ту сторону пришел в себя. Грузовоз мчался.
Джон забылся и мчался к окраине, к «Одесской заставе», забыв и про лежащего Энгера и про все окружающее.
От тряски ротмистр пришел в себя. Приподняв голову, вынув осторожно револьвер из кармана, Энгер подкатился к Джону.
С револьвером в руках он тронул Джона за плечо.
Перед глазами Джона мелькнуло дуло револьвера и улыбающееся лицо Энгера.
В лице не было жестокости, а только насмешка, ирония и сознание своей силы, которую нельзя побороть.
Глава XXXI
Оборот приказа
Спрятав тщательно пакет и взяв связку приказов Биллинга, где на обороте были напечатаны прокламации, Горбов с двумя товарищами в эту же ночь мчался на дрезине.
Ветер целовал эти энергичные крепкие лица и радовался их бодрости и энергии.
Дрезина мчалась по уходящим вдаль серебрящимся рельсам.
Промчались мимо полустанков, обвеянных ночной свежестью. На повороте вырос пост, последний пост, где были еще расположены белые.
— Стой! Кто идет?
Горбов, остановив дрезину, выскочил и пошел навстречу. Щелкая хлыстом по ботфортам, подошел штабс-капитан.
— Что это за сволочь?
— Везу по линии приказ о мобилизации.
— А… Гм… — штабс-капитан мельком взглянул на пачку приказов.
— Прикажете пропустить?
— Да.
И сев на дрезину, улыбаясь, Горбов сунул солдатам пачку приказов.
И снова ветер и снова рельсы, уходящие в даль.
Снова полустанок. Лес… И наконец станция, на которой полощется по ветру красный флаг. У станции застыл массивный бронепоезд «Ильич».
— Где комиссар?
Подошли двое в кожаных куртках, с открытыми биноклями на ремешках. В руках у командира карта.
— А, старые знакомые!
— Вот, из штаба…
И пакет очутился в руках комиссара. Вскрыли. Беглый просмотр.
— Ну, вот что, товарищи, — сказал командир. — Значит завтра. Мы с одной стороны, Галайда с другой, а вы в городе. Начинайте с рассвета. Никаких изменений. Хоть тресни..
Командир и комиссар пошли в вагон совещаться о полученных сведениях.
На посту же солдаты нехотя просматривали приказ. Одному пришло в голову перевернуть приказ.
«К товарищам рабочим».
Громкий хохот солдат приветствовал воззвание.
— Молодцы!
— Не нашим чета!
— Вот эти работают!
И углубились в чтение. Солдатам нравилась эта беззаветная храбрость, удаль рабочих, которых каждую минуту могли расстрелять за подобные приказы. Риск жизнью, значит есть за что рисковать, значит идея большая, великая идея. Солдаты с наслаждением читали, поддаваясь убедительности простых, но крепких слов.
«Нет иного выхода, кроме вооруженной борьбы. Будем готовы. Смерть или победа. Да здравствует Советская Власть…
— Д-да, — хотел еще что-то сказать солдат, но остановился и пытливым взглядом оглядел товарищей.