— Государь! — чуть ли не взмолился Пожарский.
— Нет! — припечатал я. — Никуда не побегу!
Князь пилил меня взглядом, тяжело дышал. Было видно, что он хочет настаивать на моем уходе, пока еще это возможно, но Пожарский уже понял, что я уперся.
— Шлите весть на дамбу! — не отводя от меня взгляд, приказывает Пожарский.
Как по мне, так рановато, но пока это еще вода дойдет, да еще и сообщить нужно, разрушить — это все время. В лучшем случае, для врага, полчаса у противника есть, чтобы захватить крепость.
Вдали загрохотали пушки, это было со стороны Дмитровца. Отчего-то я понял, что это наша артиллерия. И это хорошо. Пока будут бить пушки, можно точно знать, что крепость держится. Хотя какая там крепость… ров, вал, да деревянные стены в два наката. При наличии пушек такие укрепления разбираются за пару дней. Но никто их не разбирал. Почему Сигизмунд не применяет пушки?
Тем временем, в метрах семистах выстраивались польские пехотинцы. Это не были стройные линии солдат. Скорее, шло накопление воинов. Вот уже вражеской пехоты не меньше тысячи человек, за их спинами, через реку, собираются другие пехотные полки.
— Что? Что происходит? — выкрикнул я, наблюдая за странными событиями в толпе противника.
Там началась свалка, казалось, всех со всеми. Вражеские воины начали биться друг с другом. И такие события меня ввергли в растерянность. Нужно делать вылазку? Помочь тем, кто сейчас умирает за меня?
— Я открою ворота, но выстрою стрельцов! — сказал мне Пожарский.
Я понимал князя. Сложное решение. Может это такая ловушка? Как разобрать где свой, а где чужой? Возьмут и побегут все к воротам, тогда и крепость можно брать с парадного входа. Но такая хитрость? Это же еще коварнее иезуитства и византийства вместе взятых. Убить часть своих же воинов для спектакля?
— Не страшишься, что это ловушка? — задал я главный вопрос.
— Там проливают кровь те, кто желает нам помочь! Это те люди, что были с Воротынским! — казалось, что Пожарский убеждает сам себя.
Наступила пауза. Сложное решение. И я склонялся к тому, что нельзя отрицать вероятность ловушки.
— Головой будешь отвечать за то, что твоя задумка пройдет? — жестко спросил я.
— Буду! — решительно ответил Пожарский.
Теперь он и мне не оставлял вариантов. Если я стану настаивать, что нельзя помогать тем воинам, что сейчас обратили свои сабли против противника, то могу взрастить в будущем заговор. Ну и потерять человека, который мне нужен для многих свершений.
— Открывай ворота и готовь войска! — сказал я, вглядываясь в разворачивающиеся события.
Сражение заканчивалось, и те, кто решил бунтовать в стане врага, умирали. Лишь менее сотни человек в итоге побежали в сторону крепости, которая открывала свои единственные ворота внутри граней звезды.
Вновь наступила пауза. Противнику нужно было осознать, что произошло и, как минимум убрать тела погибших, иначе будут препятствия для конницы. Те же, кто прибежал в крепость, сами стали на колени и склонили головы. Да, это были люди, кто и ранее собирался развернуться против поляков. Узнали об этом после, пока же было не до того, чтобы вести расспросы. Прибежавших разоружили и отвели вглубь крепости.
Вдали все еще раздавались пушечные выстрелы. Значит, другие крепости держатся.
— Вода! — раздались крики. — И я сам увидел, как быстро расширяется русло Угры.
Теперь брод стал непроходимым. Не вовремя!
— Вперед! — прокричал Пожарский и повел в, казалось, не подготовленную атаку семь сотен рубак.
На нашей стороне реки оставались не менее пяти сотен пехоты и тысячи полторы конных. Казалось, что совершается ошибка, конница неприятеля, которая оцепила крепость, могла смять отряд защитников, но тут заработала артиллерия. Вражеская кавалерия была в зоне поражения, но по ней пока не стреляли. Как только из ворот с криками выбежали русские ратники, пушкари стали массово уничтожать конных, не щадя ни коней, ни, тем более, людей. Отсутствие огня артиллерии создало впечатление у врага, что его и не может быть.
— Дозвольте! — взмолился Тео Белланди, командир сводного гвардейского отряда.
— Дозволяю! — сказал я, отправляя гвардию в бой.
Я смотрел, как люди неистово рубят, колют, бьют, кусают друг друга. Не ты, значит тебя. Нет рыцарских законов, по которым воины разделились бы попарно и дрались. Это была свалка, где лучший вариант убить врага — это подкрасться сзади и рубануть исподтишка. Никто не будет думать о благородстве, только выжить самому и забрать жизнь у другого. В таких ситуациях часто выигрывает тот, кто сильнее духом, ну и умеет воевать в группах, в строе. Пока строя не было ни у нас, ни у противника. Но враг был частью деморализован. Часть польской пехоты оказалась в воде, некоторых смыло потоком.