— Да поймите же! Вы можете спасти жизни! Только от вас и зависит то, доберутся ли еретики до Московии! Нам не с руки усиливать своего врага мастерами и они должны были умереть, но тогда и вы, будучи слишком впечатлительным человеком, предпочтете смерть. Так что спасайте жизни. Вы же христианин! — взывал иезуит. — Но учтите, что руки наши длинные и просто так отказаться от своих слов не получится. Смерть! За предательство смерть и не только ваша, но и тех людей, что будут рядом.
— Я согласен… — через некоторое время, обреченно сказал художник.
Петр Скарга кивнул и пошел в сторону коллегиума, где у него был временный кабинет. Иезуиту пришлось совершить невозможное, и в очень быстрое время, по размякшим дорогам, добраться до Пинска из Лиды. И не зря. Осталось только продумать легенду, почему все русские умерли, а Тимофей Листов остался жить.
Этот человек, русский дворянин, «весьма благосклонно» принял предложение работать на Орден Иезуитов. Резентуру в Московии нужно наращивать и даже такой человек, как Листов, может пригодиться в дальнейшем.
*………………*……………*
Сольвычегорск
1 апреля 1607 года
Максим Яковлевич Строгонов собирал всех родичей. После того, как он с крайне спорным результатом съездил к государю, нужно было многое переосмыслить, а с чем-то и смериться, как с неизбежным. Умом Максим Яковлевич понимал, что ситуация не так, чтобы и катастрофичная, но вот сердце требовало чуть ли не отмщение за то малодушие, что испытал старший из Строгоновых в Москве.
Крайне сложно воспринимать, что ты «всего лишь…», если у себя дома ты «всемогущ». Нет никого ни в Великой Перми, ни на Каме, ни за Камнем, кто бы не поклонился Строгонову. Не оставалось тех, кто не куплен или кто не работает на благо рода Строгоновых тут, вдали от стольного града. Сам Максим Яковлевич решал, сколько заплатить Москве, чтобы из нее не прилетели назойливые мухи и не портили настроение. Налоги — дело добровольное и Строгоновы считали, что и так облагодетельствовали всех тех, кто усаживался на царский стул.
И тут такая пощечина…
— Что делать будем? — спросил Максим Яковлевич.
— Ты вопрашаешь? А не разумеешь, что это все, конец нашему спокойствию и нашим прибылям? Отчего не поддержали Шуйского, когда это было можно? — в сердцах бросил Никита Григорьевич Строгонов.
— Ты успокойся! — прикрикнул Максим Яковлевич. — Что предлагаешь? Отложиться? Коли есть решения, так обскажи их, обсудим. А, нет, так и неча голос повышать!
Наступила пауза, все обдумывали расклады. Когда ехали в Сольвычегорск, то и Никита Григорьевич и братья Андрей и Петр Семеновичи были настроены решительно, вплоть до сопротивления. Но, чем больше думали о последствия, тем больше смирялись. Силовой вариант был безнадежен в средней перспективе, хотя власть на время можно взять не только во владениях Строгоновых, но и в Мангазеи.
— Нет! Не выдюжим! — констатировал двадцати шести летний Андрей Семенович Строгонов.
Его младший брат Петр Семенович кивнул в знак солидарности с братом. После подумал и насупился. Привык Петр соглашаться с братом, который был старше его только на три года. Но сейчас самый молодой из присутствующих на семейном совете, Строгонов, был более остальных воинственным. Молодость — она скупа на компромиссы!
— Вы что с ума съехали? Раздумываете еще? Воевать с Москвой? С этим царем? Я еще хорошо помню Грозного государя. Так этот отцу своему не уступает. Когда я с ним говорил, колени тряслись. А я никогда не был трусом, — Максим Яковлевич ударил кулаком по столу, и все присутствующие почувствовали вибрацию не только по столу, но и во всей комнате.
— Ты, Максимка, не шуми. А нужно нам обсудить все шаги наши, что нельзя делать, того не будем. А, где можно — так в то вложимся всеми силами, и должны быть заодно. Нам Иван Васильевич даровал эти земли, на то есть грамота. Не нынешнему государю ее отменять, — спокойно говорил сорокасемилетний Никита Григорьевич.
— Ты с ним не разговаривал! Хитрый лис! Он сразу зацепился за серебро, мол ведает, что оно у нас есть. Знает он и о том, что на Каме меди много. Пенял за то, что мы медь не плавим. А нам то на что? Дорого и людишек отвлекать от солеварен и с земель, — обращался к своему двоюродному брату Максим Яковлевич, глубоко вздохнул и махнул рукой. — А! Что говорить? Думал даже, что кто рассказал о нас государю. Вот же… словно в голову залез.
— И все же осмыслить то, сможем ли отложиться, должно. Мы можем выставить две тысячи войска, камских мужиков вооружить до трех тысяч, пусть с них и дрянные воины, а также нанять казаков. Яицкие казачки в нательных рубахах воюют. Они за серебрушку, хоть против кого пойдут, — увидев, как набирает воздух Максим, чтобы возразить, Никита поспешил объяснить своему растерянному родственнику. — Максим, я токмо считаю, а не говорю, что мы сдюжим. Разумею, что через год пятнадцать-двадцать тысяч московских войск сомнут нас. Но так же еще все понимают, что мы лишимся, коли пойдем под руку Димитрия Ивановича, и серебряного рудника, и торговли с англичанами. А царь узнает, что англичане ходили в Мангозею и там напрямую торг вели в обход казны.