— Так монастырь, а нынче мужняя я… — задумчиво отвечала Ксения, позабыв, что разговаривает со служанкой, пусть и не простой, а личной государевой.
— Иной он, женщину чтит, — чуть мечтательно сказала Фрося, поняла, что ляпнула лишнее, поспешила поправится. — Как и мой любый — Ермолай.
Ксения улыбнулась. Оказывается, эта дворовая девка сказала то, к чему и сама царица пришла. Она хотела деятельности, но боялась напугать своими желаниями мужа.
— Вот тебе мое слово! Кухарскую перепоручи, а пока побудешь подле меня. Дите свое можешь дать царским мамкам на досмотр, — говорила Ксения, то ли забыв, что сын Фроси и так под доглядом царских мамок, то ли и не зная об этом. — И первое поручение тебе дам — сопроводить меня к патриарху и выбрать добрых телохранителей в дорогу.
Ксения, пусть и была воспитана достаточно свободно, без большого влияния домостроя, но, чтобы женщина стала чем-то заниматься… это опасно. А потому она шла за благословением патриарха, ну и за его содействием. Был бы жив друг Иов, так и вообще проблем не возникло бы. Но и патриарх Игнатий весьма прогрессивных взглядов.
— И что, дочь моя, ты собираешься сделать? — спросил Игнатий, выслушав царицу, когда та незвано негадано прибыла к патриарху.
— Слышала я, что в Москву прибыли и лекари из Европы, так хотела бы с ними поговорить, показать бумаги государя, да открыть лечебницу. Мне Дмитрий Иоаннович говорил о том, что хотел бы две лечебницы на Москве открыть, да людей лечить там. Тако же прибыл парсунщик-художник из самого Рима. Ведаю я, владыко, что католик он, но муж мой привечал того человека, вот и хочу я с ним встретится. Но могу ли я сие делать, не испросив благословения твоего. Нельзя мне смущать людей общением с папистом, — Ксения сообщала лишь часть от того, чем хотела бы заниматься, но нужно хоть на что-то взять благословление.
— И я был во гневе того, что католик прибыл, да рисовать удумал на Руси. До того он парсуны католические рисовал. Но будет тебе благословление… более того, поговорю с боярами, кабы не стали за глаза тебя поедом съедать за поступки твои. Но и ты, дочь моя, поговори с царем… — патриарх сделал паузу, ожидая закономерного вопроса.
— О чем поговорить с мужем, владыко? — разочарованно спросила Ксения, понимая, что она пришла скорее не на благословление, а на торг.
— Храмы наши многие без колоколов, не хорошо сие, а государь запретил использовать бронзу, которую на войну забирает. А как же думать о душе, без колоколов? — патриарх, усиливая свои слова, поднял глаза к потолку и перекрестился.
Ксения отказалась отобедать с патриархом мясоедной пасхальной снеди, а поспешила покинуть патриарха, лишь посоветовав тому не забывать приезжать в Кремль, а то когда государь в Москве, так Игнатий глаза мозолит, а как царь уехал, так словно и паства исчезла, так как патриарх и носу не кажет из своей усадьбы.
— Царица? — удивился князь Пожарский, увидав, как Ксения Борисовна проходит в дом московского воеводы. — А мне сказывают, что ты пришла, а я и Фома Неверующий, не думал не чаял.
— Дмитрий Михайлович, вот была у патриарха, ездила за благословлением, да и решила зайти и к тебе, благо идти далеко и не надо, — завела светскую беседу Ксения, а Пожарский оценил и сопровождение царицы.
Ладно, что телохранители, часть их осталась в Кремле и даже без позволения царицы, ту все равно не оставят без охраны. Но Фрося… Пожарский помнил, какое влияние имела эта баба на государя, что царь только с ее рук питался, порой, Ефросинью и подкупить пробовали, чтобы она только пару слов нужных сказала государю. Пробовали и у некоторых получалось.
«Может через Фроську попробовать царю дать бумаги на подпись…» — подумал Пожарский, одной мыслью преображая ключницу в политическую фигуру.
— Ты, князь, куда поселил лекарей заморских, да того, кто парсуны малюеет — художника? — спросила Ксения.
— Ох, царица, как же утомился я. И художника того я поселить хотел в усадьбе, где пленницей София Радзивилл. Думал благо — быть воеводой в стольном граде, а нет же… — Пожарский осекся. — Прости, Ксения Борисовна, то моя забота, забудь, что сказал!
— Мне решать, Дмитрий Михайлович, что забывать, как и то, кого прощать! Пришли ко мне и ту пленницу знатную, да художника с лекарями, чтобы были завтра по утру все! — сказала Ксения и спешно пошла на выход, Пожарский чуть догнал, чтобы провести.
Не понравилось Ксении Борисовне, что ее не встретили на крыльце, что после не извинились, да не повинились. Пожарский не уважает?