Пир по поводу двух значимых побед и по итогам спорного, но все же, скорее, удачного рейда под Ригу, был нужен. Давно я не встречался с людьми в непринуждённой обстановке, где эмоции проявляются максимально. Кое-что на таких посиделках проявляется в большей степени, чем на официальных мероприятиях. Узрел я то, что не заприметил на заседаниях Боярской Думы. Так, Пожарский весьма спелся с Матвеем Годуновым, чему я, в целом, рад. А вот Михаил Федорович Нагой вел себя странно: улыбался вымучено, пил с тем же Пожарским неохотно, а с Годуновым и вовсе не стал подымать кубок. Недоволен своим положением. И это предсказуемо. С Нагими нужно решать кардинально.
Пели и гуляли, много пили. А я специально выпил сырых яиц и старался филонить в отношении алкоголя. Кстати, на мероприятии были и напитки, изготовленные моими самогонщиками.
— Тяжко, суженный? — спросила Ксеня, когда мы проснулись после пирушки.
— Пока не пойму! — отвечал я.
— Коли не понимаешь, так и добре все. Было бы плохо, сразу прочувствовал, — усмехнулась жена и кошкой извернулась, потягиваясь в постели, выгодно демонстрируя манящее тело.
Пришлось сменить тему разговора. Правда тематика подобной беседы подразумевает неразборчивость слов, междометия и бесконтрольные возгласы. Между тем, такие разговоры информативны и полезны: если не филонить, то это отличная утренняя зарядка на многие группы мышц.
— Могу попросить тебя, любы? — нерешительно спросила Ксеня, когда отдышалась.
— Ксенька, не дури! Я когда-то не разрешал тебе задавать вопросы? — спросил я и пощекотал подмышки жены… уж простите, но и это важно — бритые подмышки, приучил-таки.
— Выдай замуж Лукерью, али убери ее подалее от нас! — сказала Ксения Борисовна, сменяя свой тон на решительный и требовательный.
— Не дави на меня! — деланно взбеленился я.
Любовь-любовью, но попадать под каблук я точно не собрался. А Лукерья… радует она глаз, красивая чертовка. Это Жена еще не знает, что, порой, я так посмотрю на молодую ведьмочку Лукерью, аппетит наработаю, а после уже на супружней кровати выдаю страсть, но только с женой. И это ничего не значит, я не собираюсь брать себе в полюбовницы ни Лукерью, ни иную. Почему? Похоть дело не такое, чтобы и плохое, но она не может затмевать мозг. Моя потенциальная измена Ксении –это явная политически ошибка. Только опираться стал на Матвея Годунова, у которого, несмотря на дальнее родство, складываются хорошие отношения с Ксенией, видимо, на фоне смерти многих Годуновых. Да и устраивает меня все в семейных отношениях, более чем.
Лукерья… есть же у меня для нее дело. Как только среагирует? С мужиками не замечена, вроде бы бережет себя. В разговорах на кухне, о чем мне сообщала Фроська, Лукерья хранит себя для… меня, но уже разочаровывается в своем плане залезть мне в кровать.
У меня же есть иная проблема — Караваджо. Вот же пригласил на свою голову! Мало того, что его завербовали иезуиты, так еще и пида… есть такие подозрения.
Рисовать он решил, вернее писать картину. Мне пришлось, правда надавить на маэстро, но в следующем году годовщина Крещения Руси. Если в 1608 году, или раньше, Караваджо сотворит картину «Крещение Руси князем Владимиром Святославичем», то это может стать хорошим подспорьем в идеологической работе. Можно выставить творение на всеобщее обозрение. А, если, за копейку, так и окупится работа мастера.
Но художник набрал себе натурщиков, в чем я был не против, но он их начал раздевать, а там сплошь парни. Ну я и озадачился личной жизнью Караваджо, приставив к нему опытную, но все еще привлекательную вдовушку из челядинок Кремля. Ноль эмоций, не польстился на прелести. Теперь вот Ксения завела разговор. И почему бы не подложить Лукерью? Если мужик на нее не позариться, так и вовсе он не мужик. Будь такая проблема с художником в будущем, из которого я попал в это время, так и ладно. Я, конечно, несколько гомофоб, но не столь критично, чтобы бить морду человеку, уровня Караваджо. Однако, в этом мире, подобное может стать для меня даже политической проблемой. Скажут еще, что приютил католика-садомита, а то, что и я…
В дверь постучали.
— Вот и все… нанежились — пора и работать! — сказал я и встал с кровати.
Никто за просто так не войдет. Будут тактично, а иногда, и «токсично» стучать, пока я, или Ксения, не окрикнем, или кто из нас не выйдет из покоев. Я и вышел. Ксюша так вызывающе лежит, что даже служанка смутиться и подумает про извращение в царской семье. Так что в нашу спальню точно никого не нужно впускать.