Номер удостоверения иммигранта — шесть цифирных знаков.
Жилье — ул. Бен-Моше 210/3, Иерусалим.
Това уехала к детям в Свежесть на два дня. Дома жрать нечего — кроме замороженных гарниров «Санфрост». Замороженный зеленый горошек, замороженная кукуруза… Не пойдет! Завтра с утра еду в «Сверхмагазин», готовлю сам… Вести Миркину дочку в ресторан?! Готовлю — сам! Подарок?.. Косметика. Что я в этом понимаю? Что пойму, то и возьму. В России — все говорят — косметики нет. Двадцать шестой год Миркиной дочке. Выходит, Мирка родила лет в тридцать, она младше меня на два? три?.. Но с чего я взял, что у нее одна… Выдам ее замуж за красивого парня, здоровенного, с нормальной службой. Что говорил активный? Плотников? Пилотников. Никаких пилотов! Еще за нашего — куда ни шло, а за, черт его маму знает, антикоммуниста, политика — хватит с нас политики… Как они уцелели, Мирка и ее Давид? Боже, полный милосердия, правильно ли я понимаю Тебя?
Арнон вышел из дому, осмотрел свою машину. «Ауди». Миркиной дочке помогу купить, но что-то простое… У меня в двадцать пять и велосипеда не было. Квартиру бы ей надо — у нас на съемной тяжело. Но вроде, сдают от Государства, бессрочно? Ссуду большую дают?.. Поможем, у моих-то дом семикомнатный, на мое наследство им положить. Квартира! А машина — подождет. Приедут Мирка с мужем… Живы? Завтра буду знать.
Родственники у меня за границей — теперь в разведку не возьмут, придется до пенсии в советских шпионах.
Позову Пи-Эйч-Ди выпить водки — есть. «Смирнофф» — Смирр-но!!! И какие-то огурцы маринованные обнаружились.
Доктор Эйлон на прогулку еще не выходил, а звать его специально Арнон не решался — и проходил до шести вечера из комнаты в комнату, примеряя Миркиной дочке все виденные на департаментских молодицах платья, блузки на узеньких шлейках — еврейская девочка из России будет стесняться? — какие-то брюки с черными кожаными заплатами на коленках и ягодицах, — будет стесняться! — Товин мутносеребряный браслет с зеленым камнем, курсы учителей младших классов, курсы дипломированных секретарш, построенную тройками роту десантников с лицом Гади и в красных беретах, с «крылышками» на груди, «Ауди» и «Фиат 127». Себя самого: посмотрел в зеркало у Товиной постели. Бычий бугор лба, нос клубнем, багровый загар раскрытой груда, глаза растворенной сероты — подсвет желтый… Боже, полный милосердия.
Эйлон вылез — размеренный и злой — прошелся у собственной калитки, положил ладонь на переплетение железных узоров.
— Навестите меня, доктор? — Арнон чуть было не потянул Пи-Эйч-Ди за рукав.
— Что, батюшка мой, скукотища заела? — Эйлон даже не улыбнулся, губы его заковало.
— Наоборот. Есть у меня причина взять у вас несколько уроков русского языка.
— Нешто в Московию посылают?
— Доктор Эйлон, Артур — ко мне приехали. Из России.
— Эва… — И на трудовом, новехоньком древнееврейском, — Сестра?!
— Дочь двоюродной сестры, — Арнон и по сей день не помнил степеней родства на Святом Языке. — У маминой сестры были дети… Так что дочь… Хочу сказать… Моя двоюродная сестра уцелела, и ее дочь, оказывается, около двух лет здесь. Завтра пойду к ней. А сегодня — предлагаю небольшой русский вечер. «Смирновка». Есть, говоря по правде, нечего.
Первый стопец они выпили, хвалясь друг перед другом — локоть приподнят, выдох, все до дна! И закашлялись.
Разлили по второй.
— Я полагаю, — сказал доктор Эйлон, — не следует приобретать квартиру по государственным…каналам. Мне рассказывали, что качество строительства отвратительное… Кроме того — в пригороде: будет ей далеко к вам приезжать. Не помню, говорил я, — у меня в Германском Посаде есть двухкомнатная… Поселите ее покуда там — мебель прекрасная, холодильник, плита, телевизор…
— Уж разрешите мне все это ей — купить. Новое. — Арнон разлил водку.
— Я вам как-будто ничего не дарю. Если ей у меня понравится — будем рассчитываться. А то как бы не появилась в газетах статья об одном крупном чиновнике, похитившем у многодетных семей и молодоженов еще одну квартиру для «русских»… Причем сведения эти попадут в газету от ваших же подопечных… Я позавчера слушал передачу на том языке, который вы называете русским. Выступал некто Липский. Ну, я вам скажу… Позвольте, как там было? А! «Сомнительный человеческий материал, который представляют из себя ассимилированные евреи…»
— Пусть говорит, как ему нравится.
— Он уверен, что это вам нравится — поэтому и говорит подобные пакости!
— Вы когда-нибудь пробовали оставить в покое мою службу?.. Артур, водки мы еще выпьем? Или это и все, на что способен сомнительный человеческий материал…
— Арнон, квартиру не покупайте. Купите ей машину, пошлите ее в Ниццу, но не швыряйте деньги в бездонную дыру нашего родного сортира!
— Без этого сортира — утопили бы нас в сортире.
— Блестяще. И в самом деле после таких заявлений американцы начинают рыдать и забрасывать вас тысяче долларовыми купюрами?
— Заткнись.
— А квартиру где купишь?
— Нигде. Поселю мою русскую красавицу у тебя, попрошу небольшую отсрочку. А там глядишь — и платить не придется…
— Так оно и будет.
— За каким чертом мне делать из тебя благодетеля, доктор. Пятый год тебе не дает покоя качество моего русского, а теперь — тебе не дает покоя моя русская племянница. Ей двадцать пять! А из твоей квартиры, как и из тебя самого, труха сыплется! Дохлятина… Ты в армии был? Звание?! Воинский номер?!
— Командир! Ты уже давно превратился в жирную чиновную свинью. Если ты не возьмешь у меня квартиру — лучше не выходи вечером во двор. Я в присутствии твоей племянницы начну говорить с тобой по-российски — но всерьез! — и она сбежит от тебя обратно в Москву!
— Она уже два года живет в Государстве. Уверен, что ей наплевать на антисемитские выкрутасы. О, русский язык! Смирр-но! Рав-няйсь! Еб твою мать!
— Полковник. Ты болван.
— Квартиру возьмешь?
— Артур, тебе опасно пить водку. У тебя заболят все твои печенки-селезенки. Труп ходячий… Артур, к тебе ходят какие-то молодые ребята из Университета — я видел. Парни по высшему классу…
— Ну что ты, Арнон. Это всего лишь жалкие докторанты на факультете сравнительного литературоведения… Есть и философы. Для твоей родственницы необходим преуспевающий молодой взяточник, член Правящей партии.
— Доктор, ты гораздо больший болван, чем я.
А эти твои… докторанты поведут дочь моей двоюродной сестры в Университет… В Университет, — а не в бардак для левых дегенератов!
— Или в молитвенный дом для правых фашистов. Арнон, если ты сию же секунду не поумнеешь — больше шансов тебе не представится. Квартиру возьмешь?
— Куплю.
— Порядок. Купишь у меня?
— Нет выхода.
— Тогда я пойду спать. В случае моей смерти от ночного пьянства с отставным полковником-бюрократом, квартира для твоей племянницы будет потеряна… Разве что ты заставишь друзей из Министерства Вероисповеданий выдать справку в том, что я воскрес.
— Спокойной ночи, квартировладелец. Завтра вечером я приведу к тебе в гости: русские любят искусство, а у тебя, я знаю, висит на стенах всяческая мазня… Будь здоров, ладно?
— За три дня ручаюсь. А потом я тебе не нужен.
Сколько шуму, — а водки и половины не выпили. Куда нам до русских…
Боже, полный милосердия, что Ты еще приготовил для меня, Тайного Советника Арнона Литани?
…Арнон отправил «Смирнофф» обратно в морозилку, за пакеты с горошком; завел будильник наручного трехциферблатного хронометра на семь утра. Подумал — и переставил на восемь. Некуда спешить. Встану в восемь. Выеду — в половине девятого. По дороге куплю подарок и продукты. К одиннадцати часам буду знать, какая дочка у Мирки.
май 1978 — октябрь 1979. Иерусалим.