Так вот где собака зарыта, подумал я! Генри Лопе обвиняется в покушении на полицейского, незаконном ношении оружия и торговле наркотиками, а также сопротивлении полиции при аресте. До этого у него уже были правонарушения, хотя и квалифицированные как мелкое хулиганство. Если дело дойдет до суда и его признают виновным, он получит лет двадцать. С другой стороны, если Лопе признается на следствии, то с него снимут большую часть обвинений, за исключением покушения, и, таким образом, он получит всего лишь год на Райкерс-Айленд.
Сначала я хотел повесить трубку, потому что с похмелья чувствовал себя омерзительно, но потом мне стало любопытно. Захотелось побольше услышать об этом деле и понять, почему юрист поверила в невиновность парня. Бывали случаи, когда стараешься сделать так, чтобы подонок ответил за поступки, которые он не совершал, если считаешь, что в районе будет лучше и спокойнее жить без него. Конечно, я не должен брать на себя роль Господа Бога, но иногда так бывало. Ну, в общем, я попросил ее коротко рассказать мне об этом деле. Оказывается, полицейский Лековски и обвиняемый Лопе рассказывают совершенно разные вещи, а свидетелей вообще нет. Полицейскому была поручена операция по поимке торговца наркотиками с поличным. Он действительно видел, как Генри положил в карман несколько конвертов, и на этом основании решил, что в них непременно содержится героин. Естественно, Лековски, будучи хорошим полицейским, постарался арестовать Лопе, на что тот ударил его в лицо, и Лековски, чтобы завершить операцию, вынужден был применить оружие. Последовавший затем обыск выявил четыре пакета, и в самом деле с наркотиками, кроме того, использованный шприц. Это решило исход дела.
— А что показывает Лопе?
— Лопе говорит, что стоял у одного из домов в Бушвике и кайфовал от введенного час назад героина. Он не отрицает, будто при нем были наркотики, но купленные с глазу на глаз, так что Лековски этого никак не мог видеть: при этом никто, кроме Лопе и продавца, не присутствовал. Он также признает, что дал Лековски в нос, но объясняет это провокацией со стороны полицейского, ибо тот не показал удостоверения. И если Лопе говорит правду, то действия Лековски могут быть рассмотрены как вовлечение в совершение преступления.
Знаешь, внезапно я заинтересовался всем этим, несмотря на чертово похмелье. Кстати, не забудь, женщина, с которой я разговаривал, в возрасте. Обычно такие бабы вызывали у меня всегда что-то вроде удушья. Вроде как приступ астмы. А уж если они еще и представители общественности, каким на самом деле является юрист по работе с неимущими!.. Ну так вот, по ее словам, Лопе клянется, что офицер Лековски, который выглядел как обычный наркоман, подошел к нему и что-то сказал по-английски, чего Лопе не понял. Лопе плохо говорит на английском, особенно под кайфом. Он и ответил полицейскому: «No habla».[1] Тогда Лековски, прекрасно изъясняясь по-испански, сказал мистеру Лопе, что мамаша (которой, кстати сказать, уже нет в живых) — шлюха, а между ногами у нее дырка не меньше, чем въезд в туннель. Далее он добавил, что Генри и сам голубой, patо,[2] и дыра у него в заднице заметно увеличилась в результате многочисленных вливаний.
До того как пристраститься к наркотикам, Генри занимался борьбой, и, естественно, он, хотя и был под кайфом, вмазал полицейскому как следует. Полицейский скатился вниз по ступенькам, но Лопе даже не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему встать. Он говорит, что был просто в шоке, когда, поднявшись, Лековски предъявил одной рукой удостоверение, а другой наставил на него пистолет…
Затем Халука остановилась, по телефону возникла пауза, а я был так увлечен рассказом, что не мог произнести ни слова. Представь, Тиллей, женщину-адвоката, уже в возрасте, которая и глазом не моргнув рассказывает про въезд в туннель. И при этом не смеется. Ты много знаешь женщин, которые могут такое брякнуть?
Тиллей, любопытство которого все еще не было удовлетворено, воспринял этот вопрос серьезно.
— Я знаю многих женщин-полицейских, которые даже и не такое скажут и даже бровью не поведут. Думаю, и моя Роза может выдать что-нибудь подобное.
— Что, незнакомцу?