— Такого человека я бы поостерегся обзывать.
— Я про то, под каким именем ему выступать?
— А почему не под собственным?
— Его родители, черт бы их побрал, — мрачно сказал Укридж, — окрестили его Уилберфорсом. Нет, ты скажи, ты способен представить себе зрителей в «Стране Чудес», когда им представят Уилберфорса Билсона?
— Уилли Билсон, — предложил я. — Вполне звучит.
Укридж, сдвинув брови, солидно взвесил мое предложение, как подобает менеджеру.
— Чересчур фривольно, — наконец вынес он вердикт. — Для легковеса вполне подошло бы, но… нет, мне не нравится. Я прикидывал что-нибудь вроде Ураганный Хикс или Скалокрушитель Риггс.
— И не думай, — перебил я, — или ты погубишь его карьеру в самом начале. Назови мне хоть одного настоящего чемпиона с такой забористой кличкой. Боб Фицсиммонс, Джек Джонсон, Джеймс Д. Корбетт, Джеймс Д. Джеффрис…
— Джеймс Д. Билсон!
— Не пойдет.
— А ты не думаешь, — почти робко осведомился Укридж, — что подойдет Дикий Кот Кикс?
— Ни один боксер с таким прилагательным перед своей фамилией еще ни разу не выступал, кроме как в предварительных трех раундах.
— Ну, а Боевой Билсон?
Я похлопал его по плечу.
— Остановись на этом, — сказал я. — Решено. Боевой Билсон — вот его имя.
— Малышок, — сказал Укридж приглушенным голосом, потянулся через стол и схватил меня за руку. — Это гениально. Абсолютно гениально. Закажи еще парочку портвейнов, старичок.
Я заказал, и мы хорошенько выпили за здоровье Боевого.
Официально я был представлен моему крестнику, когда мы вернулись на Эбери-стрит, и — как ни велико было мое уважение к нему прежде — я еще больше оценил его потенциальные возможности снискать триумфы в избранной им профессии. К этому времени он уже проснулся и внушительно прохаживался по гостиной. Стоя, он выглядел даже сокрушительнее, чем лежа. К тому же во время нашей утренней встречи его веки смежал сон. Но теперь его глаза были открыты — зеленого цвета и с особым металлическим блеском, — и, когда мы обменивались рукопожатием, казалось, он оглядывает меня, выбирая, куда бы вернее ударить. То, что, наверное, было задумано как чарующая улыбка, мне показалось сардонической усмешкой, свирепо изогнувшей его губы. В общем и целом я еще никогда не встречал человека, настолько предназначенного судьбой одним взглядом превращать самого воинственного дебошира в убежденного пацифиста. А когда я припомнил рассказ Укриджа о небольшом инциденте в Марселе и сообразил, что у жалкой горстки, у какой-то полудюжины закаленных матросов достало дерзости вступить с этим субъектом в рукопашный бой, я испытал прилив патриотической гордости. Я почувствовал, что моряки Британского торгового флота — это самое то. Сердца из дуба.
Обед, последовавший за нашим знакомством, показал Билсона не столько блистательным застольным собеседником, сколько способным едоком. Длина рук позволяла ему хватать соль, перец, картофель и прочее без просьбы передать их ему. Ну, об остальных темах у него, казалось, не было особого мнения, которое он счел бы нужным высказать. Сильный молчаливый мужчина.
Однако в его характере имелась и более мягкая сторона, открывшаяся мне, когда, выкурив одну из моих сигар и поговорив о том о сем, Укридж отправился по очередному своему таинственному делу — одному из тех, которые призывали его в любое время суток, и оставил меня наедине с гостем. После какого-то получаса тишины, нарушаемой только убаюкивающим побулькиванием его трубки, грядущий чемпион уставил на меня грозные глаза и заговорил:
— Вы когда-нибудь влюблялись, мистер?
Я был заинтригован и польщен. Что-то в моей внешности, сказал я себе, какое-то туманное нечто, свидетельствующее о моей чувствительности и чуткости, тронуло этого человека, и он собирается излить свою душу в доверительной исповеди. Я ответил, что да, я влюблялся, и много раз. А затем добавил, что любовь — это благороднейшее из чувств и никто не должен его стесняться. Я говорил долго и пылко.