Начало второго раунда ознаменовалось заметным взбодрением происходящего на ринге. Наш Боевой все еще пребывал в тисках странной апатии, но его противник преобразился. В первом раунде он, казалось, немного нервничал и действовал с опаской. То есть вел себя так, словно считал, что расшевелить мистера Билсона было бы неразумно. Но теперь отвращение к прямым действиям покинуло его. Излучая веселую беспечность, он направился к центру ринга, а оказавшись там, вытянул длинную левую руку и чувствительным ударом поразил нос мистера Билсона. Дважды он поразил его, и дважды мистер Билсон заморгал, как человек, получивший дурные вести из дома. Парень, у которого было полно неприятностей, отклонился вбок и точно врезал правым кулаком в ухо мистера Билсона.
Все было забыто и прощено. Еще секунду назад зрители были воинствующими антибилсоновцами. А теперь они столь же единодушно стали «про». Ибо эти удары, хотя, казалось, никак не подействовали на него физически, словно пробудили все лучшее в мистере Билсоне, будто кто-то открыл кран. Они исполнили мистера Билсона той жаждой биться, которая столь прискорбно отсутствовала в первом раунде. Секунду по получении затрещины по уху мистер Билсон постоял на своих плоских ступнях неподвижно, видимо, в глубоком размышлении. Затем с видом человека, внезапно вспомнившего про неотложную встречу, он ринулся вперед. Будто одушевленная мельница он обрушился на парня с неприятностями. Он бил его здесь, доставал его там. Он учинил над ним бойню. Он дубасил его так, как только способен человек, чьи возможности ограничены боксерскими перчатками, и вскоре жертва неприятностей уже привалилась к канатам. Его голова безмятежно свисала, и весь его вид был видом человека, который предпочел бы оставить это дело без последствий. Боевому оставалось только нанести заключительный удар, и сотня вскочивших на ноги энтузиастов наперебой указывали ему самое желательное место для этого.
Но вновь нашим представителем овладела странная застенчивость. Каждый второй человек в здании, казалось, назубок знал, что следует сделать дальше, и нервно, но доходчиво излагал процедуру, однако мистер Билсон был словно бы охвачен тяжкими сомнениями. Он неуверенно посмотрел на своего противника и вопросительно — на рефери. Рефери, явно человек совершенно не чуткий, сочувствия не проявил. Сделай Это, Не Откладывая — вот каким мнился его девиз. Он был деловой человек и хотел, чтобы его клиенты получили за свои деньги все, что им полагалось. Он настаивал, чтобы мистер Билсон поставил убедительную точку. В конце концов мистер Билсон приблизился к своему противнику и отвел правую руку для удара. А отведя, он еще раз посмотрел на рефери через плечо.
Роковая ошибка! Парень, у которого до этого было полно неприятностей, возможно, и находился в аховом положении, но, подобно многим представителям своей профессии, он, вопреки своим недавним злоключениям, сохранил неприкосновенный запас энергии. И пока мистер Билсон поворачивал голову, он почти уперся в пол правой перчаткой, а затем с последним усилием привел ее по величественной дуге в соприкосновение с челюстью мистера Билсона. И пока непостоянный зал, быстро сменив предмет поклонения, принялся его подбадривать, он погрузил левую перчатку в живот мистера Билсона там, где элегантно одетый субъект застегивает третью пуговицу жилета.
Из всего, что выпадает на долю человека, удар в указанную область наименее приятен. Боевой Билсон поник, как увядший цветок, и медленно опустился на пол, где и распростерся. Он мирно лежал на спине, раскинув руки, будто плывя по тихой воде. Его дневной труд был завершен.
Скорбный вопль на миг заглушил голоса любителей этого спорта, увлеченно объяснявших соседям, как именно все произошло. Это был вопль Укриджа, оплакивающего своего покойника.
В ту же ночь в половине двенадцатого, когда я готовился удалиться ко сну, в мою комнату вошла поникшая фигура. Я безмолвно смешал сочувственное виски с содовой, и некоторое время не звучало ни единого слова.
— Как там бедняга? — осведомился я наконец.
— В порядке, — апатично ответил Укридж. — Ел рыбу с чипсами, когда я расстался с ним в закусочной.
— Такое невезение, что его подрезали у самого финиша.
— Невезение! — загремел Укридж, вырываясь из летаргии с энергией, свидетельствующей о душевных муках. — Какое еще невезение? Чертово упрямство и ничего больше. Провалиться мне, это немножко множко. Я вкладываю в этого типчика огромные суммы, я две недели содержу его в роскоши, ничего не прося взамен, кроме как выйти на ринг и уложить кого-нибудь, что он мог бы сделать за две минуты, если бы захотел, а он меня подводит только потому лишь, что второй типчик рассказал ему, как всю ночь просидел у постели жены, которая обожгла руку вареньем на кондитерской фабрике. Инфернальное рассиропливание!