— Привет, старый конь, — сказал Укридж, вставая, когда я вошел. — Рад тебя видеть.
Молотьба мистера Билсона, которую мое появление не оборвало, затрудняла разговор, и мы удалились в тихую гавань бара внизу, где я сообщил Укриджу о приглашении помощника министра.
— Я буду там, — сказал Укридж. — В одном на милого старого Билсона можно положиться безоговорочно: даже если спустить с него глаза, тренироваться он не перестанет. И конечно, он понимает, насколько это важно. Его карьера будет обеспечена.
— Значит, твоя тетка взвешивает, не нанять ли его?
— Моя тетка? О чем ты говоришь? Соберись с мыслями, малышок.
— Ты же ушел от меня с намерением устроить его к твоей тетке надзирать за ее канарейкой.
— Ну, я был тогда немного расстроен. Это все позади. Я серьезно потолковал с беднягой, и теперь он твердо намерен не подкачать. И даже обязан, раз ему представился великолепный шанс, вроде этого.
— Вроде какого?
— Нам представился замечательный случай, малышок, до чертиков замечательный.
— Надеюсь, ты удостоверился, что противник — холостяк? А кто он?
— Тод Бингем.
— Тод Бингем? — Я пошарил в памяти. — Да неужели чемпион в среднем весе?
— Он самый.
— И ты хочешь, чтобы я поверил, что ты уже организовал матч с чемпионом?
— Не совсем матч. Дело обстоит так. Тод Бингем совершает обход ист-эндских мюзик-холлов, предлагая двести фунтов всякому, кто продержится против него четыре раунда. Ну, для рекламы. Милый старый Билсон спустит себя с цепи на него в «Шордич эмпайр» в следующую субботу.
— Ты думаешь, он выстоит четыре раунда?
— Выстоит четыре раунда! — вскричал Укридж. — Да он выстоит четыре раунда против типчика, вооруженного пулеметом и парочкой мотыг. Считай, что эти деньги уже у нас в кармане. А когда мы сварганим это дельце, во всей Англии не найдется боксерского заведения, где за нас ни ухватились бы двумя руками и ногами. Тебе, старый конь, я под секретом сообщу, что через год я, думается, буду загребать сотни в неделю. Нагребу сначала тут, знаешь ли, а потом сигану в Америку и заработаю сказочное состояние. Черт меня дери, да я не буду знать, куда девать деньги.
— А не потратить ли их на носки? У меня их почти не осталось.
— Эх, малышок, малышок, — сказал Укридж с упреком, — так ли уж необходимо вносить диссонирующую ноту? Разве сейчас время швырять твои мерзкие носки в лицо старому другу? Более широкий дух, вот что я хотел бы видеть.
В среду я по приглашению Джорджа Таппера прибыл в «Риджент-Гриль», но с опозданием на десять минут, и зрелище Джорджа, стоящего с непокрытой головой у входа со стороны Пиккадилли, пробудило во мне виноватое раскаяние. Джордж — лучший типус в мире, но атмосфера министерства иностранных дел усилила присущую ему с нежных лет тенденцию к педантичной точности, и он расстраивался, если его дела не следовали строгому расписанию. Мысль о том, что моя непунктуальность может омрачить этот великий вечер, заставила меня броситься к нему, рассыпаясь в извинениях.
— А вот и ты, — сказал Джордж Таппер. — Послушай, это выходит за все рамки…
— Жутко сожалею. Мои часы…
— Укридж! — вскричал Джордж, и я понял, что расстроил его не я.
— Неужели он не придет? — спросил я в изумлении. Мысль о том, что Укридж увернулся от бесплатного ужина, принадлежала к тем, которые сотрясают устои мира.
— Уже пришел. И привел с собой девицу.
— Девицу!
— В розовом. С желтыми волосами, — простонал Джордж Таппер. — Что мне делать?
Я поразмыслил над его вопросом.
— Даже для Укриджа это чересчур, — сказал я. — Но видимо, тебе придется угостить ее обедом.
— Но там же полно людей, которых я знаю, а эта девица такая… такая эффектная.
Я глубоко ему сочувствовал, но никакого выхода не находил.
— Как по-твоему, могу я сказать, что внезапно заболел?
— Это больно ранит чувства Укриджа.
— Я бы с наслаждением ранил чувства Укриджа, черт бы его побрал, — горячо сказал Джордж Таппер.
— И это будет жуткий пинок девице, какой бы она ни была.
Джордж Таппер горько вздохнул. Истинный рыцарь, он расправил плечи, будто готовясь к ужасному испытанию.
— Ну, полагаю, сделать ничего нельзя, — сказал он. — Идем. Я оставил их пить коктейли в баре.
Джордж не преувеличил, когда назвал укриджскую добавку к празднеству эффектной. «Сногсшибательная» тоже подошло бы. Пока она шла впереди нас по длинному залу под руку с Джорджем Таппером (Джордж, казалось, очень ей понравился), у меня было достаточно времени изучить ее, начиная от лакированных туфель до массы золотистых волос под шляпой со страусовыми перьями. У нее был громкий четкий голос, и она сообщала Джорджу Тапперу интимные подробности о внутреннем недуге, недавно поразившем ее тетю. Будь Джордж их семейным врачом, она не могла бы быть откровеннее, и я видел, как тусклый багрянец разливается по его скульптурным ушам.