— Неужели, сэр?
— Он, знаете ли, пришел третьим.
— Да, я почерпнул это из вечерней газеты, сэр. Поздравляю вас.
— Благодарю, Баулс, благодарю.
— Пораньше вечером заходил мистер Укридж, сэр, — сообщил Баулс.
— Неужели? Жаль, что он меня не застал. Я его разыскивал. Просто так заходил или ему что-то требовалось?
— Ваш фрачный костюм, сэр.
— Мой фрачный костюм, э? — Я беспечно рассмеялся. — Нет, он неподражаем! Никогда не угадаешь… — Жуткая мысль оглушила меня как удар по затылку, по прихожей пронесся ледяной ветер. — Но он ведь его не забрал, верно? — пролепетал я.
— А как же, сэр.
— Забрал мой фрак? — хрипло пробормотал я, хватаясь за стойку для шляп, чтобы не упасть.
— Он сказал, что все будет тип-топ, сэр, — пояснил Баулс с той тошнотворной терпимостью, с какой неизменно принимал все, что говорил или делал Укридж. Одной из величайших загадок моей жизни было поразительное отношение моего домохозяина к этому адскому псу. Он прямо-таки ластился к нему. Приличный типус вроде меня вынужден тихо благоговеть в присутствии Баулса, а пятно на роде человеческом вроде Укриджа может орать на него, перегнувшись через перила, и не услышать в ответ даже легчайшего упрека. Как тут не усмехнуться саркастически, когда речь заходит о равенстве всех людей.
— Он забрал мой фрак? — прохрипел я.
— Мистер Укридж сказал, что вы, конечно, ничего против иметь не будете, поскольку сегодня вечером фрак вам не нужен.
— Но он мне нужен, черт подери! — завопил я, забыв все правила хорошего тона. Еще ни разу я не позволял себе выругаться в присутствии Баулса. — Через четверть часа я «У Марио» угощаю ужином полдюжины друзей.
Баулс сочувственно прищелкнул языком.
— Что мне делать?!
— Быть может, вы разрешите мне одолжить вам мой?
— Ваш?
— У меня есть очень пристойный фрак. Подарок его сиятельства покойного графа Окстедского, у которого я служил много лет. Думается, он будет сидеть на вас как влитой, сэр. Его сиятельство был примерно одного с вами роста, хотя, пожалуй, чуточку похудощавее. Принести его, сэр? Он у меня в сундуке внизу.
Законы гостеприимства священны. Через пятнадцать минут «У Марио» соберутся шестеро бонвиванов, и что они будут делать при наличии отсутствия хлебосольного хозяина? Я слабосильно кивнул.
— Вы очень добры, — умудрился я выговорить.
— Ну что вы, сэр. Для меня это удовольствие.
Если он сказал правду, мне остается только радоваться, что хоть кто-то извлек удовольствие из ситуации.
В том, что покойный граф Окстедский действительно был чуточку похудощавей меня, я убедился, едва начал натягивать брюки. До того момента меня всегда восхищал тип стройного мелкокостного английского аристократа, но не прошло и пары минут, как я пожалел, что Баулс не служил у приверженца диеты, богатой углеводами. И еще я пожалел, что мода на фраки с бархатными воротниками, раз уж ей приспичило возникнуть, не продержалась на несколько лет дольше. Как ни тускл был свет в моей спальне, его яркости хватило на то, чтобы я содрогнулся, увидев себя в зеркале.
И тут я ощутил странный запашок.
— Здесь, кажется, душновато, Баулс?
— Нет, сэр, мне не кажется.
— А вы не замечаете непонятного запаха?
— Нет, сэр. Однако я удручен довольно сильным насморком. Если вы готовы, сэр, я вызову такси.
Нафталин! Вот какой запах я учуял. В такси он накатился на меня, как девятый вал. Всю дорогу до «У Марио» он окутывал меня точно туман, но всю свою полноту его благоухание обрело в тот миг, когда я вошел в вестибюль и снял пальто. Гардеробщик, вручая мне номерок, изумленно потянул носом, двое-трое людей, стоявших поблизости, поспешно покинули мои окрестности, а мои друзья, когда я присоединился к ним, высказали свое мнение с подкупающей дружеской откровенностью. С полным единодушием они без обиняков поставили меня в известность, что терпят мое присутствие только потому, что за ужин плачу я.
Ощущение прокаженности, порожденное этой беспощадной принципиальностью, заставило меня по окончании ужина подняться на балкон над залом, чтобы покурить в одиночестве. Мои гости весело танцевали, но подобные наслаждения были не для меня. К тому же мой бархатный воротник снискал множество насмешливых замечаний, а я человек с тонкой кожей. Скорчившись в безлюдном уголке балкона, окруженный изгоями, которых не допускали в зал, так как они были без фраков, я жевал сигару и брюзгливым взором наблюдал за праздничным весельем. Пространство, отведенное под танцующих, было переполнено, и пары то опасливо кружились, то беспощадно пролагали себе дорогу, используя партнершу в качестве тарана. Среди беспощадных таранщиков особенно выделялся человек крупного сложения, который искусно подражал паровому катку. Он танцевал мощно, энергично, и едва он устремлялся вперед, как на его пути тут же возникала брешь.