Укридж в отчаянии воздел руки к небу. Он надулся, как аэростат. Пенсне закачалось на переносице, полы макинтоша угрожающе захлопали, а воротничок сорвался с запонки. Его кулак с грохотом опустился на стол:
— Провалиться мне!
— Я крайне сожалею…
— Провалиться мне! — вскричал Укридж. — Какое испытание! Какое тяжкое испытание! Я приезжаю сюда положить начало великому предприятию, которое со временем принесло бы оживление торговли и преуспеяние здешнему краю, и не успеваю я оглядеться и заняться предварительной подготовкой, как является этот вот субъект и лямзит моих собак. А теперь он сообщает мне с беззаботным смешком…
— Мистер Укридж, уверяю вас…
— Сообщает мне с беззаботным смешком, что они исчезли. Исчезли! Куда исчезли? Так ведь, черт дери, они могут рассредоточиться по всему графству! Да у меня нет никаких шансов снова их увидеть. Шесть дорогостоящих пекинесов, уже практически подготовленных для публичных выступлений, сулившие, вне всяких сомнений, колоссальнейшую прибыль…
Мистер Никерсон, виновато шаривший в кармане, теперь извлек из него мятый ком банкнот и трепетно протянул их Укриджу, который с омерзением от них отмахнулся.
— Этот джентльмен, — прогремел Укридж, указывая на меня размашистым жестом, — между прочим, адвокат. На редкость удачно, что он приехал навестить меня именно сегодня. Вы внимательно следили за происходившим?
Я ответил, что следил за происходившим очень внимательно.
— По вашему мнению, тут есть повод для иска?
Я сказал, что это более чем вероятно, и веское суждение знатока со всей очевидностью довершило усмирение мистера Никерсона. Чуть ли не со слезами он старался вручить Укриджу смятые банкноты.
— Что это? — надменно осведомился Укридж.
— Я подумал, мистер Укридж, что, если вас это устроит, вы могли бы согласиться взять назад ваши деньги и считать инцидент исчерпанным.
Укридж обернулся ко мне, высоко подняв брови.
— Ха! — вскричал он. — Ха и ха!
— Ха-ха! — эхом подхватил я.
— Он думает, что может исчерпать инцидент, вернув мне мои деньги! Ну не смешно ли?
— Более чем, — согласился я.
— Эти собаки стоят сотни фунтов, а он думает, что может отделаться от меня паршивой двадцаткой. Вы бы поверили подобному, если бы не слышали собственными ушами, старый конь?
— Никогда!
— Я скажу вам, что я сделаю, — объявил Укридж, немного подумав. — Я возьму эти деньги… — Мистер Никерсон поблагодарил его. — Ну, и несколько пустячных счетов от местных торговцев. Вы уплатите по ним…
— Всенепременно, мистер Укридж. Всенепременно.
— А после этого… ну, мне надо это обдумать. Если я решу вчинить иск, мой адвокат снесется с вами в положенный срок.
И мы расстались с несчастным, дрожавшим мелкой дрожью за ширмой своей бороды.
Пока мы шли по тенистому проулку навстречу слепящему блеску шоссе, я размышлял о том, что Укридж в минуты катастрофы ведет себя со стойкостью, достойной всемерного восхищения. Его бесценная движимость, живая кровь его предприятия, рассеялась по всему Кенту, и, возможно, безвозвратно, а что взамен? Аннулирование просроченной арендной платы за несколько недель да уплата по счетам Гуча, бакалейщика, и ему подобных. Такая ситуация сокрушила бы дух заурядной личности, но Укридж словно бы даже не приуныл. Нет, судя по его виду, он скорее пребывал на эмпиреях. Глаза за пенсне сияли, и он насвистывал забористый мотивчик. А когда он запел, я почувствовал, что настал момент для возвращения его на землю.
— Что ты намерен делать? — спросил я.
— Кто? Ты про меня? — бодро сказал Укридж. — Ну, я возвращаюсь в Лондон ближайшим же поездом. Ты не против, если мы протопаем до следующей станции? Всего пять миль. Отбыть прямо из Шипс-Крейя, пожалуй, рискованно.
— Почему рискованно?
— Да из-за псин, а то чего же?
— Псин?
Укридж испустил ликующую фиоритуру.
— Угу. Забыл поставить тебя в известность. Они у меня.
— Что-о?
— Ну, да. Вчера поздно ночью я сходил и слямзил их из сараюшки. — Он испустил веселый смешок. — Проще простого. Ничего, кроме ясного трезвого ума. Я позаимствовал дохлую кошку, привязал к ней веревочку, когда хорошенько стемнело, смотался в сад старика Никерсона, изъял досточку из задней стенки сарая, всунул туда голову и чирикнул. Собачеи просочились наружу, и я помчался прочь с почтенным котом на буксире. Великолепная была пробежка. Гончаки сразу напали на след и ринулись вперед всей сворой со скоростью пятидесяти миль в час. Кот и я держали пятьдесят пять. Я каждую секунду ожидал, что старик Никерсон услышит и начнет палить направо и налево из своего ружьеца, но ничего не произошло. Я возглавил кросс по пересеченной местности, без единой заминки припарковал псин у себя в гостиной и на боковую. Порядком вымотался, можешь мне поверить! Я ведь уже не так молод, как прежде.