Если воск теплый, выходит…
— Не кажется ли вам, что кто-то намеренно потушил все свечи в доме? — Пэнси опережает её, высказав догадку. Впрочем, самого важного и пугающего она не добавила:
— Будто нас ждали, — заканчивает за неё Гермиона.
Ловушка, ловушка.
Стук повторяется.
— Держитесь позади, — бросает через плечо Малфой.
И как только он делает шаг по узкому проходу, шум звучит снова.
Парень замирает, как и Пэнси с Гермионой.
Их сердца бьются так быстро, что Грейнджер без труда списала бы раздававшийся откуда-то из-за закрытой двери стук на этот отвратительный орган, выдающий их страх с потрохами.
Но в этот раз шум звучал с другой стороны.
Пэнси, стоящая за Гермионой, оборачивается. Свет от люмоса направляется к правой арке. В этот раз шорохи раздавались оттуда. Поместье словно издевалось, пугая наглецов, посмевших вторгаться в чужую обитель, и на мгновение Грейнджер и вправду решила, что это какие-то обманывающие чары. Или в воздухе содержались одурманивающие вещества, потому что минуту назад стук совершенно точно исходил из…
За закрытой дверью снова что-то заскреблось.
Похожим образом звучал скрип передвигаемой по деревянному полу мебели.
И одновременно с ним с противоположной стороны, куда светит Пэнси, из глубины поместья звучит глухой удар.
Грейнджер вздрагивает.
Если это не бред, то в каком-то из углов дома находятся люди. Далия, Люциус, Нарцисса или Нотт-старший? Они не знали, куда идти, потому что ни голосов, ни каких-либо еще признаков сражения не последовало.
Казалось, они простояли в тишине несколько часов, хотя прошло не больше минуты. За это время с обеих сторон поместья лились странные звуки: то скрежет, то глухие шорохи. Что могло оказаться как попытками пленников выбраться из тисков, так и нарочным созданием шума для отвлечения внимания. Или привлечения.
Гермиона чувствовала, как во время их молчания Драко усиленно соображает. Ей не нужно обладать легилименцией, чтобы догадаться, какой план созревал в его голове.
Это ловушка. Ловушка.
— Придется разделиться.
Она так и думала!
— Малфой, — предостерегающим тоном говорит Гермиона.
— Идите вместе, — как ни в чем не бывало продолжает он, хотя глаза выдают всю ненависть к предлагаемому плану. — Я посмотрю, что там, — он указывает палочкой на закрытую дверь в конце узкого коридора.
Гермиона и так понимает, что. Подвал. И ей не нравится сама мысль, что Малфой сунется туда один.
— Может, это ей и нужно — разделить нас.
Подобное никогда не заканчивается хорошо.
— У меня нет выбора, — сквозь зубы шепчет Драко. — Где-то здесь могут быть мои родители и отец Тео. И мы не знаем, где.
Он прав. Чертовски прав — медлить нельзя, но это… Это…
— Драко, — она хватает его за рукав пальто, игнорируя тот факт, что Пэнси слышит, как моляще звучит её голос.
Это была отчаянная попытка остановить его.
Серые глаза словно твердят: «Ты все еще можешь вернуться», и Гермиона захотела врезать ему за то, что мог посчитать, будто она струсит. Малфой не бросает вызов, не упрекает, он словно надеется. Что Грейнджер уйдет, что отсидится.
— Пойдем вместе.
Но она понимает, что он не согласится — не станет тратить время на то, чтобы обследовать сначала одну часть поместья, а потом другую, когда можно сделать всё одним рывком.
Но это безумие.
Гермиона чувствует, что, переступив порог той комнаты, он подвергнет себя огромной опасности. Она и не думает о том, что им с Пэнси придется проделать приблизительно то же самое, поскольку они были вместе — Гермиона и Пэнси. Вдвоем.
Малфой же собрался идти один.
И он не остановится, даже если Грейнджер начнет упираться. В таком случае еще и Паркинсон придется в одиночку отправляться на исследование закутков этого ужаса.
Но в носу предательски защекотало, глаза наполнялись влагой, и Гермиона быстро заморгала, избавляясь от наваждения. Если начнет реветь, Драко насильно отправит её в Хогвартс, усомнившись в нормальной работе мозга и целостности нервной системы. Хотя у кого из них здесь нормально с рассудком и нервами?
— Будь осторожен, — шепчет она.
Эта чертова фраза, которая абсолютно никак не помогает, но заставляет испытывать необходимость в её использовании.
За спиной раздаются тихие шаги, но Гермиона не оборачивается, сразу поняв, что это Пэнси отошла в сторону. Давая им возможность переговорить хоть сколько-нибудь наедине.
— Будь осторожен, — голос дрожит, выдавая состояние хозяйки, но она раз за разом повторяет эти слова, будто молитву. Будто может втолкнуть эту мысль Малфою в голову и уберечь. — Ты слышишь? Только попробуй подставиться, — сталь, прозвучавшая в голосе, удивляет даже её саму.
— Не прекращаешь угрожать мне даже в такой момент, — Малфой цокает языком.
Он пытается несколько разрядить обстановку и у него получается, поскольку губы Гермионы невольно трогает улыбка. Идиот.
— Я серьезно, Драко, если…
Грейнджер успевает только ахнуть от удивления, когда её талию обвивают руки парня. Она жалеет лишь о том, что не может чувствовать тепло его прикосновений через одежду — хочется убедиться, что он настоящий, живой.
Но достаточно и того, что Малфой обнимает, носом зарывшись в волосы у виска, позволяет прижаться к своей шее, вдыхать аромат кожи.
— Грейнджер, — слова еле-еле удается расслышать даже в звенящей тишине. — Сделай то, что получается у тебя лучше всего.
Сердце на мгновение перестает биться, чтобы тут же начать выносить грудную клетку изнутри.
— Что?
— Выживи.
Яркие воспоминания пробиваются сквозь толщу страха и отчаяния, подкидывая образы залитых огоньками свечей коридоров Хогвартса, стук каблуков по плитке пола, прерываемый тяжелыми вздохами и смехом. Волосы Малфоя в тот день были ярко-зелеными, а не платиновыми.
Гермиона сказала, что умеет выживать, прежде чем броситься по коридору, гонимая гневом Драко.
Нижняя губа девушки принимается дрожать. Она прикусывает её, подавляя всхлип, и старается как можно незаметнее утереть глаза, хотя слезы еще не пробились наружу.
Кивает, не рискуя произнести ни слова, и Драко разжимает объятия. А вместе с ним словно отрывается какой-то значимый кусок её души, и его место занимает тьма, холод, зловещая тишина и едкий запах гниющих досок.
Гермиона резко прижимается к губам Малфоя. Тот на секунду потеряет равновесие, но его губы тут же приоткрываются в ответ.
Никогда еще поцелуй Драко не был таким нежным. У Гермионы в принципе все еще не складываются слова «Драко» и «нежность» в одном предложении, хотя она уже давно не жертва его нападок.
Но в этот раз губы слизеринца не пытаются разжечь пламя в душе Грейнджер, не пытаются подавить, подчинить. Они ласкают, успокаивая.
И от этого Гермионе становится только хуже.
Мерлин, они ведь не прощаются!
Она первая отрывается от него, вовремя осознавая, что сама нагнетает обстановку. Они просто разойдутся и встретятся здесь же через какое-то время. Они встретятся.
Грейнджер отступает на шаг назад, поспешно отворачиваясь. Если станет смотреть ему вслед, уж точно лишится рассудка. Хотя уже то, что она только что поцеловала Малфоя перед тем, как уйти с Паркинсон на охоту за неведомым убийцей уже крайне красноречиво говорило о её состоянии.
Гарри и Рон правы — это все безумие.
Но это её безумие.
Когда до Пэнси остается каких-то два-три шага, Малфой окликает её:
— Эй, Грейнджер… — наверное, сегодня день открытий, поскольку таким напряженным, как и нежным, она видит его впервые. — Прости меня, ладно?
Взгляд серых глаз сталкивается со взглядом карих, и в них написано больше, чем было произнесено вслух.
Драко не требуется объяснять значение своих слов. Гермиона и так все понимает.
Внутри что-то совершенно неуместно для данной ситуации расслабляется. Девушку накрывает волной благодарности. Грейнджер и сама не понимала, как важно было услышать их — слова сожаления, искреннего сожаления.