Внезапно Малфой рассмеялся.
Таким же хриплым, прерывистым, безумным смехом, таким знакомым и ненавистным с подросткового возраста.
— Собираешься продолжить дело Темного Лорда? — сквозь смех выдавил он. Но палочка продолжала твердо указывать вперед.
— Собираюсь расквитаться с теми, кто позабыл о своем предназначении, — если бы взглядом можно было убить, бурлящий от ярости голос стал бы последним, что Малфой услышал.
Едва ли попытка вывести противника на эмоции являлась хорошей затеей, особенно такие сильные, как гнев из-за задетых идеалов, но это звучало настолько нелепо, что Драко не мог удержаться.
— Пора заканчивать этот цирк, — прошипел все тот же голос.
Нарцисса вздрогнула, открыла рот, явно намереваясь что-то сказать, но не смогла выдавить ни звука. То-то Малфой думал, что мать молчит — очевидно, дело в Силенцио. Но глаза женщины говорили сами за себя. Слизеринец пообещал, что этот день станет последним, когда голубые глаза Нарциссы Малфой наполняются слезами.
Красный луч вылетел из палочки противника, отскакивая от мгновенно возведенного щита Драко, и ударяясь в стену, усеивая пол каменной крошкой.
Его не пытались убить. Ослабить Круциатусом и продолжить пытки позже, когда удастся избавиться от палочки парня? От Пэнси или Гермионы Драко слышал, что над Розье-старшим и Паркинсонами издевались, прежде чем убить. Внезапная мысль едва не сбила парня с толку — здесь нет Нотта. Если отец Тео не в одной из камер (а вряд ли мужчину оставили бы где-то в другом месте, ведь он тоже мог бы стать рычагом давления на Драко), то где?
Ему пришлось прислониться спиной к прутьям соседней камеры, скрываясь от продолжительных атак.
Малфой не заметил, сколько прошло времени, и сколько раз откидывал отвлекающие мысли о родителях из головы, пока прыгал туда-сюда по коридору подземелья, прячась и отвечая на атаки. Однажды раздался полный злобы крик, который прошелся по нервам Драко, как бальзам — он взорвал часть стены, за которой прятался противник, и, очевидно, камни достигли цели. Парень лишь надеялся, что правильно все рассчитал, и до Нарциссы и Люциуса последствия заклинания не долетели.
Он сбросил пальто при первой же возможности — оно стесняло движения и заставляло еще больше потеть.
— Плохая стратегия, Драко, — пропел голос из камеры, и парню очень не понравилось, насколько удовлетворенно это прозвучало.
Он заблаговременно воспользовался Протего, позволяя свету щита затопить небольшой помещение, когда он замер перед открытой решеткой, служащей дверью камеры.
Малфой почувствовал, как дрогнула рука, но щит даже не пошел рябью — он не позволил себе поддаться эмоциям.
Но липкие щупальца страха уже начали пробираться к сердцу.
Чужая палочка прижималась к виску Нарциссы. Драко избегал смотреть матери в глаза, зная, что прочтет там: «Беги!». Но он не мог. Уйти, бросив их здесь? Даже располагая всей нужной информацией, чтобы натравить Министерство на нужного человека? Где было Министерство, когда пропал Розье? А когда нашли его тело? Паркинсоны, Нотт-старший? Где было Министерство, когда они испарились буквально из собственных поместий? Драко не доверил бы им судьбу даже уличной кошки, о родителях и речи быть не может. Особенно зная, что происходит с похищенными волшебниками.
— Опусти палочку, — предостерегающе прорычал Малфой. — Тронешь её, и ты — труп.
— По-моему, тебе угрожать сейчас очень неуместно, — рассмеялся человек.
— Чего ты хочешь? — сквозь зубы процедил Драко.
Его щит потух, но палочка точно знала, куда целиться. И владелец, и древко понимали, как следует действовать. Как следовало бы действовать, если бы к виску Нарциссы не было приставлено чужое оружие. В ловкости противника Драко не сомневался, уж слишком много времени вместе было проведено, и уповать на удачу, что заклинание слизеринца с первого раза попадет в цель — как минимум безрассудно. Ведь если нет… Едва ли у его матери будет второй шанс.
— О, то, что я хочу, уже в моих руках.
Малфой успел лишь нахмуриться, не сразу уловив смысл сказанного, а в следующее мгновение его грудь пронзила такая вспышка боли, что тело против воли хозяина прогнулось под натиском проклятия.
Он хотел кричать, но не мог издать ни звука. Силенцио это было, либо же он все-таки кричал, но из-за звона в ушах не понял этого — парень не знал. Он знал лишь то, что каждая кость, каждое сухожилие пылает в адском пламени, поддаваясь мучительному заклинанию, разрывая внутренние органы и превращая кровь в огонь, сжигающую плоть.
Драко не знал, сжимает ли пальцы, либо же их наоборот выкручивает — на месте ли его палочка? Он мог думать только о том, как бы все закончилось. Насколько милосердной была бы смерть в сравнении с Круциатусом? В разы.
Подземелье померкло перед глазами, хотя Малфой, к своему глубочайшему сожалению, все еще находился в сознании. Он ощущал чью-то хватку на локте, но никакой боли от того, что его тело, подобно тряпке, волочили по каменному полу, не было.
Все силы уходили на то, чтобы сконцентрироваться на легких и заставить их работать. В глотку словно напихали пыли, и Драко едва мог вздохнуть.
Когда же напряжение в мышцах слегка утихло и сил хватило на то, чтобы приоткрыть глаза, парень увидел лишь разноцветные пятна на фоне мрачной широкой лестницы, которую не так давно осматривала Пэнси.
А потом раздался оглушительный треск, словно где-то рухнула стена или обвалился потолок. И одновременно с ним на Малфоя обрушилась темнота.
***
Металл цепочки грузом висит на шее, словно подвеска-сердечко способна передать осуждение Гарри. Гермиона чувствует некоторое удовлетворение от того, что рядом с ней частички друзей в виде небольшой фотографии в кулоне и шарфика Драко на запястье. Будто эти вещи способны добавить ей моральных сил для движения.
Малфой-Мэнор ничуть не изменился: все такой же шикарный, мрачный, навевающий ужас и тоску. И снова она очутилась здесь в ночи, снова при самых мерзких обстоятельствах. Отвратительный шрам на предплечье начинает зудеть, когда Грейнджер с Пэнси окольными путями приближаются к возвышающемуся на горизонте особняку. Министерство запретило воздвигать вокруг дома антиаппарационный барьер (какая ирония, что подобный запрет повлиял далеко не на всех), но девушки предпочли не переноситься напрямую внутрь.
Где же ты, где же ты?
Гермиона вспоминает самодовольную ухмылку, сверкающие озорством, граничащим с нахальством глаза, взъерошенные волосы, которые парень без конца поправлял, пытаясь воссоздать некое подобие порядка на голове. Она никогда не говорила ему, но теперешняя прическа выглядит куда лучше, чем тот кошмар, с которым Малфой ходил на первых курсах.
Грейнджер жалеет, что не выпила успокоительное вместе с обезболивающим — приходится до побеления костяшек сжать палочку, чтобы рука не дрожала.
Где же ты?
Они проходят вдоль живой изгороди, сворачивая к чистой, аккуратной дорожке, ведущей ко входу в дом. Разница между поместьями колоссальная, но Гермиона одинаково терпеть не может оба строения. И по одной и той же причине — воспоминания. Одни давнишние, а другие совсем свежие.
Пэнси вдруг пихает гриффиндорку в бок, указывая на тусклый свет, льющийся из окна на втором этаже.
— Там обеденный зал, — шепчет она.
Гермионе приходится совладать с волнением, когда они подбираются ко главному входу и Паркинсон шепчет отпирающее заклинание. Грейнджер перехватывает руку слизеринки до того, как та распахнет дверь шире и они переступят порог.
— Если увидишь Драко — хватай его и аппарируй в Мунго или Хогсмид, — зависит от его состояния. — Если Нарцисса и Люциус там, я займусь ими, но вытащи Малфоя, если у тебя первой представится такая возможность.
Пэнси задумывается всего на секунду, прежде чем решительно кивнуть. Какой бы ужасно пугающей не была эта мысль, но Гермиона не знает, что происходило все то время, пока они находились в больнице, однако он не может оказаться мертвым. Просто не может. И она предпримет что-то только в том случае, если Малфой окажется в безопасности. Грейнджер попросту не в состоянии позаботиться о Нарциссе и Люциусе, пока не узнает, что с Драко.