Если придется выбирать… Гриффиндорка давно определилась. Пусть парень и возненавидит её за это.
Они переступают порог Мэнора.
Только сейчас Гермиона понимает, что совершенно не задумывалась над личностью настоящего преступника с момента аппарации из Лютного переулка. Мысли были заняты лишь светловолосым слизеринцем. Ей одинаково, в кого запустить проклятием — главное остановить этот ужас.
Внутри поместье так же разительно отличается от того, что девушки видели у Эйвери, как и снаружи: до блеска вычищенный пол там, где нет ковров, помещения заполнены мебелью, книгами, вазами с цветами, рамками с фото, кажется, Гермиона замечает даже фортепьяно, пока они движутся через комнаты к лестнице (Пэнси заявила, что широкая лестница в холле приведет их прямо к дверям обеденного зала на втором этаже, и, если помещение не заперли, их сразу же обнаружат), только свечи не зажжены.
Возможно, если бы не перенесенный во время войны с Волан-де-Мортом ужас, Грейнджер бы даже понравилось это место.
Когда Паркинсон приводит их к лестнице в другой части поместья и девушки начинают подниматься на второй этаж, ступеньки кажутся нескончаемыми. Гермионе хотелось бы думать, что это землетрясение началось, а не её собственные ноги так дрожат. Они не пользуются Люмосом, а потому двигаются медленнее, чем хотелось бы.
Коридор второго этажа освещает тусклый лунный свет, льющийся через дальнее окно. Даже в спертом воздухе поместья Эйвери Гермионе дышалось легче. Сейчас легкие словно свернулись в клубки, отказываясь работать. Но делать вдох поглубже страшно из-за возможности создать слишком много шума и привлечь внимание. Это, конечно, маловероятно, но в гробовой тишине коридора Грейнджер не сложно убедить себя в том, что любой шорох — и они раскрыты.
Но почему-то ей кажется, что об их присутствии и так знают…
Далия была приманкой. Для них с Пэнси или для Малфоя — роли не играет. Драко бы в любом случае оказался в ловушке, вопрос лишь в том, что стало бы с девушками, если бы они пришли к тому, кто забрал слизеринца. Спустились в тот подвал вместо него. Вероятно, их убили бы за ненадобностью.
Хотя Гермионе до сих пор не ясно, зачем похитителю Драко — в конце концов, после убийства родителей Пэнси за ней никто не явился. Так в чем разница на этот раз? Почему преступник вдруг поменял тактику? Теперь он убивает и детей Пожирателей? Хотя у Малфоя, в отличие от Пэнси, есть метка.
Но теперь гриффиндорке приходится сомневаться в мотиве: все еще месть за убитых Пожирателями людей, или же нечто другое? Зависит от того, кого они увидят по ту сторону двери.
Двойные двери в обеденный зал оказываются приоткрытыми. Гермиона с Пэнси переглядываются, выставляя палочки вперед, и медленно движутся прямо по коридору.
Никакого треска огня, как было в поместье Эйвери. Значит, камин не зажжен. Девушка не знает, на что влияет это знание, но ей необходимо думать хоть о чем-то, занять голову, пока они приближаются, чтобы не концентрироваться на картинках, услужливо подкидываемых мозгом, на которых Драко… Она никогда не хочет видеть его в таком состоянии.
Гермиона косится на Пэнси, когда до дверей остается каких-то два-три шага, и та кивает. Но они не успеваются разойтись по разным углам, чтобы ворваться в помещение с обеих сторон, как чей-то насмешливый, лающий голос просачивается через щель в двери и разливается по коридору:
— Мы как раз дожидались вас.
От страха в ушах Гермионы начинает шуметь. Она кидает взволнованный взгляд на Пэнси, но та выглядит не менее шокированной. Слизеринка храбрится, привычным образом хмурясь, и кивает в сторону двери.
Грейнджер понимает знак и повинуется до того, как разум начнет сопротивляться.
Они плечами толкают двери, врываясь в помещение, и тут же пробегают взглядом по периметру, пока на языке крутятся отражающие заклинания.
Зал освещен даже лучше, чем Гермиона могла себе представить. И она ненавидит этот свет ровно так же, как радуется его наличию. Зажженные свечи позволяют оценить весь ужас происходящего, не скрывая пугающих деталей, которые гриффиндорка предпочла бы не замечать.
Длинный стол, за которым когда-то собирались волшебники, грубым образом (это видно по глубокий царапинам на полу) отодвинут в дальний угол, а в противоположном конце зала стоят спинками друг к другу два стула. Гермиона не сразу узнает Нарциссу и Люциуса Малфоя: у первой рассечена губа и из глубокой раны вдоль щеки стекает кровь, платье в некоторых местах разорвано, волосы взлохмачены, а безумный взгляд голубых глаз мечется от одной девушки к другой; когда-то аккуратный костюм Малфоя-старшего сейчас похож на тряпку с пятнами грязи, но ни одной дырки на нем нет, а вот лицо мужчины явно пострадало больше — Гермиона даже не уверена, что способна разглядеть его черты из-за россыпи ужасающего размера синяков и ссадин.
Грейнджер замечает порез на его шее, словно кто-то грозился перерезать Люциусу горло, и впервые ей становится жаль этого человека.
По щекам Нарциссы струятся слезы, глаза Люциуса закрыты. То ли он без сознания, то ли просто не в состоянии разлепить век из-за полученных травм.
Но Гермиону перестает волновать его самочувствие ровно в тот момент, когда взгляд перескакивает на лежащую поодаль фигуру.
Против воли из груди вырывается сдавленный всхлип, переполненный болью и отчаянием, но Грейнджер не думает о том, чтобы корить себя за столь яркую демонстрацию эмоций в совершенно неподходящем месте.
Она не видит лица, а потому какая-то часть мозга продолжает надеяться, что это не он. А другая наоборот желает этого. Потому что тогда бы это значило, что они нашли его.
Драко лежит на животе, затылком к Гермионе, и на секунду ей кажется, что парень не дышит. Обездвижен, словно каменное изваяние. Словно мертвый.
Девушка гонит жуткие мысли прочь, но лавина ужаса уже накрывает её с головой. Нет, Мерлин, прошу.
Грейнджер не замечает никаких признаков травм: ни крови, ни неестественно выгнутых конечностей, но она знает как минимум два способа, способных убить, при этом не оставив на теле ровным счетом никаких следов.
Она хочет броситься к нему, прижать к себе и аппарировать прочь, наплевав на спасение привязанных к стулу волшебников, ведь теперь она точно знает преступника в лицо…
— Так вот оно, наследие Тома Реддла — мучить и издеваться над собратьями, — с ненавистью шипит Гермиона, переводя взгляд на застывшего в нескольких метрах от Люциуса и Нарциссы человека. — Над родственниками.
Ей стоило догадаться раньше.
Еще в тот момент, как собственный мозг подкинул ключевую подсказку: убийца — безумец, психопат. Гермиона на своей шкуре испытала нестабильную психику этого семейства. Она была обязана подумать о них первыми.
Хоть в чем-то Волан-де-Морт оказался прав — верные сторонники у него есть.
Родольфус Лестрейндж, заметно исхудавший, с отросшими черными волосами, в изящном костюме, словно все еще занимает высокое положение в обществе, самодовольно взирает на Гермиону и Пэнси темными, дикими глазами.
Убей его.
— Как смеешь ты произносить его имя?! — озлобленно шипит мужчина.
Такие же безумные, как и у его покойной жены фразы, пугающий блеск в глазах, и ни грамма здравого смысла, лишь тяга к покорному подчинению.
Мерзкий, ужасный…
— Он мертв, — решительно заявляет Пэнси, старательно сжимая древко, подавляя дрожь в руках. — Так чего ты добиваешься?
Гермиона безотрывно следит за палочкой в тонких кривых пальцах. Стоит произнести всего несколько слов…
Она кидает мимолетный взгляд на Драко.
Только бы переместить его куда-то, чтобы парень не попал под заклинания. А ярким лучам придется полетать по залу — едва ли взрослый волшебник, хоть и такой сумасшедший, как Лестрейндж, не сможет вовремя отгородиться от проклятия. Если Авада ненароком отскочит в Малфоя…
Гермиона делает глубокий вдох.
— Больше всего на свете Темный Лорд ценил преданность, и именно на мою долю выпала честь отомстить за предательство его соратников, — с нескрываемым отвращением и осуждением Родольфус смотрит на Паркинсон.