Она опускается на колени вместе с Драко, все еще сжимающего её в объятиях. Приходится убрать руки от его спины, поскольку парень соскальзывает на пол, и Гермиона понимает почему.
Трясущиеся ладони и древко палочки покрыты кровью. Кровью Малфоя.
— Драко…
Гермиона не обращает внимания на то, как дрожит её голос, срываясь на жалобный всхлип под конец.
Ей кажется, что кто-то прислонил оголенный провод к груди на уровне сердца — тело содрогается от паники и боли, словно заклинание все же попало в неё.
Малфой силится сказать что-то, но его лицо стремительно бледнеет, губы сжимаются в попытке скрыть боль, а под спиной начинает разрастаться лужа крови.
Белую рубашку Драко покрывают красные пятна, словно кто-то раз за разом вгонял в него кинжал, оставляя многочисленные раны.
Грейнджер трясет изнутри. Разум отключается вместе с инстинктом самосохранения. Есть только слизеринец, распластавшийся на полу, и её стискивающие палочку окровавленные ладони.
А потом из груди девушки вырывается оглушительный крик, и теперь карие глаза, её глаза, затуманивает пелена безумия.
Она убьет его. Убьет.
— Круцио!
Собственному воплю вторит громкий крик Лестрейнджа.
Чтобы заклинание подействовало, нужно желать этого. Наслаждаться болью жертвы.
И ей удается это без труда. Более того — это единственное, чего хочет Гермиона.
Ярость, страх, паника, захлестнувшая девушку при виде Малфоя нашла выход в виде пыток, направленных на Родольфуса. Происходило это только в её голове или наяву, Грейнджер не знала, но она ощущала, как хрустят кости в его теле, извивающимся в конвульсиях, слышала, как голос срывается на хрип, сдерживаемый разодранной глоткой.
— Круцио! Круцио! Круцио!
Руки Лестрейнджа изгибаются под неестественным углом, и вот теперь кости определенно ломаются. Те самые руки, которые направили палочку на неё, но попали в спину Малфоя, те самые, что зачаровали Далию, убили родителей Пэнси…
— Круцио!
По щекам градом катятся слезы, голос срывается от крика, но Гермиона продолжает исторгать из палочки ярко-красные лучи.
Она хочет, чтобы его внутренние органы лопнули, чтобы разум сломался, не в силах выдержать боль.
Беллатриса Лестрейндж со своей любовью к пыткам была ангелом в сравнении с Гермионой, вопящей от отчаяния и жажды мести.
— Грейнджер, — слабый шепот вырывает её из забытия.
Она хочет повторить непростительное, заставить Родольфуса молить о пощаде, но шепот повторяется, и её запястья касается ледяная ладонь.
Затуманенные дымкой карие глаза опускаются вниз, а где-то там с грохотом тело Лестрейнджа падает на пол. Нет нужды связывать его — даже если мужчина в сознании, едва ли он способен двигаться.
Лужа крови под Малфоем приобретает чудовищные масштабы.
Реальность предстает перед девушкой.
— Все в порядке, ты будешь в порядке, — бормочет Гермиона.
Палочка падает рядом, а заляпанные кровью ладони принимаются копаться в сумке.
— Грейнджер, — вместе с еле слышным смешком изо рта Драко стекает струйка крови. Он словно смеется с её заверений.
— Мерлин, прошу тебя, Драко, молчи, — умоляюще шепчет гриффиндорка, а пальцы уже смыкаются на пузырьке с экстрактом бадьяна.
Она не знает контрзаклятия. Она не знает его.
Гермиона разрывает окровавленную рубашку на его груди, не сдерживая всхлипа, когда утыкается взглядом в покрывающие белоснежную кожу раны. Грейнджер видит подобное впервые, но прекрасно помнит, какое заклинание влечет за собой подобные последствия.
Гарри рассказывал им.
Она не знает контрзаклятия. Не знает контрзаклятия от Сектумсемпры.
— Грейнджер, ты… — он хмурится от боли, но не отводит затуманенного взгляда от дрожащих рук девушки.
— Ты не можешь умереть, ясно?! — рычит она, откручивая пузырек.
Одна капля, две…
Раны затягиваются под зельем, чтобы через несколько секунд разойтись снова. Словно кто-то раз за разом вспарывает Малфою кожу.
— В этом мире не так уж и много вещей, которые я не могу сделать, Грейнджер.
Мерлин, Мерлин…
Они не смогут аппарировать в таком состоянии. Это убьет его.
Гермиона продолжает капать зельем на каждую рану, считая про себя: раз, два, три, четыре…
Четыре секунды, а потом кожа снова расходится. Кровь продолжает литься, а девушка продолжает считать, чтобы не израсходовать запас зелья раньше времени. Ей нужно что-то придумать, хоть что-нибудь…
— Ты такой же упрямый, как гриффиндорцы, — всхлипывает Гермиона.
Она будет разговоривать с ним, отвлекать от чертовых мыслей, потому что они бегущей строкой отображаются на его лбу.
— Теперь я вынужден выжить, чтобы не подтвердить твои чудовищные обвинения.
— Не шути, Малфой! — Гермиона повышает голос, и вместе с тем громко всхлипывает.
Слезы капают на колени, и Грейнджер все считает: раз, два, три, четыре… И еще несколько капель на расходящиеся раны на груди.
— Грейнджер, — Драко наконец перестает шутить, но Гермиона практически мгновенно начинает сожалеть об этом.
Теперь его голос звучит серьезно.
Его голос никогда не звучит вот так, если Малфой хочет сказать что-то хорошее.
А значит, она не станет его слушать. Потому что если парень намеревается сказать нечто-то гадкое… Не оскорбления. Гермиона боится других его слов.
Прощания.
— Посмотри на меня, — не просит, требует.
Но она отрицательно качает головой, а в мыслях все звучит: раз, два, три, четыре…
Липкие от крови пальцы Малфоя касаются её подбородка. Гермиона вздрагивает от холода его рук. Словно ожившая скульптура — бледный и ледяной.
Он заставляет её установить зрительный контакт. Грейнджер практически уверена, что Драко не видит черт её лица — серые глаза расфокусированы. Светлые волосы на виске окрашиваются в красный, когда Драко поворачивает голову в её сторон. Пряди лезут в глаза, но Гермиона не может поправить их, потому что собственные руки заняты пузырьком с зельем.
Малфой ненавидит, когда волосы лезут в глаза.
Когда она залатает его, Малфой будет в порядке и у него появится такая роскошь, как брюзжание из-за испорченной прически.
Но ему необходимо поправить волосы, потому что Малфой… Малфой… Он ненавидит…
— Не говори ничего! — истеричный всхлип сопровождает слова.
Снейп.
Он поможет. Да, он поможет. Это ведь его заклинание, он знает, как вернуть все в норму. Однажды он уже сделал это, сможет и во второй…
— Грейнджер.
Но если он в Хогвартсе, придется сначала добраться до Хогсмида, чтобы аппарировать сюда. Но мужчина умеет летать — Гермиона слышала рассказ Гарри, как профессор выпорхнул из окна кабинета перед битвой за Хогвартс.
— Грейнджер, мои родители…
Она вновь принимается за обработку ран, видя, как вместе со словами из его рта вырывается еще больше крови.
— Они будут в порядке. Клянусь, они будут в порядке, Пэнси позаботится о них.
Раз, два…
Гермиона зажимает пузырек между коленями, подхватывая палочку с пола.
Три, четыре…
Раны начинают расходиться, кровь льется из-под рубашку, пропитывая ткань, добираясь до пола. Грейнджер буквально сидит в луже его крови.
— Драко, — шепчет она. — Прошу тебя.
О чем?
Она сама не знает.
Не закрывать глаза, не засыпать, не бросать её.
Гермиона крепко зажмуривается.
Благо, Малфой молчит, хотя едва ли это можно считать хорошим знаком. Но задуманное определенно пойдет прахом, если она услышит его слабый, хриплый голос.
Полеты на метле. Голова Драко на её коленях. Теплые руки, гуляющие по её телу, редкие слова нежности, жесткие, но действенные попытки успокоить.
Грейнджер отгораживается от реальности настолько, насколько способен человек, не владеющий окклюменцией, и покрытый кровью того, которого готова спасать ценой собственной жизни.
Его подарок на день рождения, поцелуй в Большом зале…
По телу проносится волна тепла, обволакивая руку с зажатой в ней волшебной палочкой, и выливаясь из древка, обретая форму сверкающего зверька.