Заставит вспомнить.
Не дав Драко возможности отступить, сокращает расстояние между ними до одного метра. Внимательно следит за тем, как удивление в его глазах сменяется полнейшим шоком, когда прикладывает свою ладонь к его лбу.
Вспоминай, чертов придурок.
Ты не имеешь права забыть все один.
Малфою хватает полминуты, чтобы осознать странность ситуации, и он отшатывается от гриффиндорки, избавляясь от её прикосновения.
Грейнджер удерживается себя от того, чтобы не опустить разочарованный взгляд на свою ладонь. Неужели ему так противно? Что с ней не так?
Драко смотрит. Выжидает.
Гермиона продолжает следить за изменениями в его лице. Надевает непроницаемую маску, руки прижимает к бокам, скрывая дрожь. Должна выглядеть уверенной, хотя самоконтроль держится на честном слове.
Он вдруг хмурится. Взгляд на секунду становится расфокусированным.
Девушка улыбнулась бы, да ситуация на позволяет. Да и не уверена, что улыбка не будет выглядеть вымученной.
До него доходит, ведь так?
Да. Гермиона видит это по тому шоку, мелькающему в глазах. Вперемешку с ужасом? Она не может разобрать.
— Блять, Грейнджер…
Малфой проводит по волосам пятерней, отодвигаясь от девушки еще на шаг. Гриффиндорка вздрагивает, вдруг ощутив тот же ужас, что и он.
Ну, Драко все вспомнил, а дальше-то что?
— Нахуя ты делаешь это? — он смотрит с какой-то надеждой, словно ожидает, что сейчас Гермиона достанет из кармана волшебное зелье и сотрет память, или объяснит ему, что это все влияние планет, или еще какую-то чушь, в которую Драко, безусловно, поверит. Лишь бы избежать правды.
А в чем правда?
— Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься сама и куда тянешь меня? — в его голосе отчаяние. Уверена, что в её взгляде то же самое чувство.
Нет, конечно она, черт возьми, не понимает! Хоть кто-то из них в полной мере осознает весь ужас ситуации? Нет! Потому что все это время они оба были заняты попытками избежать правды. Даже Гермиона, которая пообещала не заниматься самообманом, не допускала мыслей о том, что именно происходит между ними.
Это не было любовью. Даже не влюбленностью.
Потребностью, быть может?
Она не знает! И не может знать, потому что… А как проверить?
Малфой вдруг отступает к стене, где расположен потайной ход. Гермиона хмурит брови. Он же не собирается сбежать? Только не снова. Не этого она ждала два часа. Нет, весь день. Даже два!
— Малфой.
— Заткнись, — он шипит, резко дернув головой. Будто её голос причиняет ему физическую боль. Его же реакция причиняет боль ей.
Им действительно стоило держаться подальше друг от друга. Пока не стало поздно. Только Грейнджер упустила момент, когда стало поздно.
— Просто, блять, заткнись…
Она не слышит пароля из-за шума в ушах, но факт остается фактом — стена мерцает и Малфой быстро покидает гостиную.
Нет.
Это не может быть их «решением».
Не думает, когда на трясущихся ногах делает несколько шагов по направлению к двери. Не слышит и своего голоса, произнося нужные слова, не обращает внимание на то, как темнеет перед глазами, когда оказывается в тускло освещенном коридоре.
Драко не успевает уйти далеко, из чего можно сделать вывод, что Гермионе не понадобилось много времени, чтобы решиться на отчаянный шаг.
— Ты просто трус, Малфой! — крик девушки эхом отбивается от стен, достигая слизеринца.
Её переполняет злость. На него: за то, что снимает с себя ответственность, предпочитает просто уйти; сначала притягивает, вызывая эти чертовы бабочки в животе, а потом отталкивает; усмехается своей отвратительно-прекрасной-самоуверенной усмешкой, которая выбивает почву из-под ног.
На себя, в конце концов: за то, что вовремя не остановилась, что не поняла, насколько опасными стали их перепалки с Малфоем; за то, что не оттолкнула его вчера в Хогсмиде, а потом еще и позволила уснуть на своем плече; за то, что обнимала и стащила чертово зелье для него.
Для этого… Придурка неблагодарного.
— Трус, вот ты кто!
Она ненавидит Малфоя за то, что, несмотря на все недостатки и отвратительное поведение, он почему-то притягивает её внимание.
За своими мыслями не замечает, что Драко прекратил движение — замер посреди коридора, наконец повернувшись к ней лицом.
— Что ты сказала? — сиплый голос, прозвучавший, казалось, не так уж и громко, для Гермионы звучит как звон колокола. Он хочет убить её, не так ли? Малфои ненавидят, когда их называют трусами.
— Ты трус, потому что боишься признать то, что было!
Чертов привлекательный трус.
Со своим этим я-вижу-тебя-насквозь взглядом, с чертовски холодной кожей, которая в последнее время почему-то перестает быть такой, когда Гермиона касается её. Со своим совершенно идиотским чувством юмора, вынуждающим негодовать. Со своей хитростью и…
И Малфой делает шаг навстречу.
Но Гермиона больше не может оставаться на месте и ждать.
Еще секунду назад казалось, что ноги подкашиваются, а сейчас ей удается не просто сделать шаг, а сорваться на бег.
Раз. Два. Три.
Считает удары собственного сердца, чтобы как-то успокоить дыхание. Но сбивается практически сразу, как начинает — проклятый орган в очередной раз стремится выпрыгнуть из груди.
Грейнджер кажется, что проходит вечность. На деле же она оказывается рядом с Малфоем секунд через десять.
Не думай, только не думай, просит мысленно то ли себя, то ли его.
В любом случае, это уже не важно.
Становится не важно в тот момент, когда Гермиона впечатывается телом в Драко, а дрожащая рука касается его щеки.
Её губы касаются его губ.
Возможно, слишком резко, но какое это имеет значение?
Она с силой зажмуривает глаза, отказываясь наблюдать за его реакцией.
Он не оказывает сопротивления, но и не отвечает. Сердце Гермионы пропускает удар. Уверенность как рукой снимает. О, нет, только не…
Она практически задыхается, когда ладонь Малфоя грубо, но так знакомо обхватывает её талию, прижимая к себе еще ближе.
Его губы приоткрываются, и Гермиона может поклясться, что в голове кто-то запускает фейерверки. Рука слизеринца оказывается в её волосах, и девушка теряется в ощущениях.
Язык Малфоя касается её верхней губы. Грейнджер хрипит что-то в поцелуй, пальцами второй руки невесомо проводя по шее парня.
Он больше не холодный.
Гермиона вдруг подумала, что если он отстранится сейчас, лучше ей действительно собрать вещи и уехать из Хогвартса. А лучше из страны. Скрыться так, чтобы никто из знакомых никогда не нашел.
Но он не отталкивает.
Напротив.
Драко сильнее обхватывает затылок Грейнджер ладонью, вжимая её в себя. Он горячий. Даже сквозь одежду такой горячий.
Прижимает её к себе так сильно. Отчаянно. До хруста ребер.
Мысли начинают уплывать.
Малфой выдыхает в поцелуй и, господипомогите, Гермиона проглатывает его выдох.
Это слишком. Просто слишком.
Гриффиндорка не уверена, что хорошо целуется. Поэтому он задает темп. И, Мерлин, ей хочется умереть от этого. Расплыться лужицей прямо здесь. Исчезнуть. Испариться.
Становится жарко, словно вокруг кто-то разжег огонь. А может, это Гермиона горит изнутри?
Его губы мягкие. Её поражает этот факт.
Она никогда не фантазировала об этом раньше. Даже тогда, в Хогсмиде, когда они оба были на краю пропасти. Словно поцеловать его — настолько невероятно, что даже одна мысль кажется слишком сложной для восприятия.
Безумие. Стоять и целоваться в коридоре, где буквально любой может случайно наткнуться на них.
Но, честное слово, это лучшая форма безумия, которую видывал мир.
Органы будто стягивает в узел. Внизу живота тянет.
Воздух начинает заканчиваться, но Гермиона не чувствует внутренних сил, чтобы остановиться. Чтобы отпустить его.
Сама прикусывает нижнюю губу Малфоя, когда тот языком проводит по её небу.
Хриплый рык вырывается из его уст. Гермиона не может сдержать самодовольной улыбки.
Да, им придется остановиться. Рано или поздно определенно придется.