То, что Нарцисса и Люциус так пренебрежительно относятся к собственной семье, заставляло Гермиону кипеть от злости.
— О чем ты мечтаешь, Малфой? — слова вырываются раньше, чем мозг обрабатывает их. В последнее время ей и правда затруднительно держать язык за зубами.
Слизеринец медленно поворачивает голову в её сторону. Гермиона ожидает, что сейчас он, должно быть, пошлет её, но неожиданно видит его улыбку. Впрочем, гриффиндорка очень быстро подмечает, что это скорее ты-совсем-спятила ухмылка.
Он закидывает ноги на диван, согнув их в коленях, отодвигается в дальний угол, чтобы удобнее расположиться и опереться спиной на подлокотник.
— Ты бахнула огневиски перед встречей? Собираешься устроить сеанс психотерапии?
Нет, конечно она так не думала. Отсутствие льющихся оскорблений из уст Драко не делает их приятелями (о друзьях и речи быть не может), а подобные разговоры с первым встречным не заводят.
Но Гермиона не была даже первым встречным — она является его бывшим врагом.
Удивляется собственным мыслям — впервые произносит эти слова даже в собственной голове. Бывший враг.
Безмолвно бормочет губами такое странное словосочетание. Странное конкретно для их ситуации.
Наверное, мир и правда перевернулся, если Драко Малфой больше не является злейшим врагом Гермионы Грейнджер.
Но он по-прежнему остается засранцем и самодовольным индюком.
— Что насчет тебя? — неожиданно выдает слизеринец. Девушка замечает, что все это время он смотрел на неё. Вопросительно изгибает брови, предполагая, что упустила какой-то кусок их диалога.
— О чем ты мечтаешь? — поясняет Малфой, внешне выглядя совершенно безучастно. И как ему это удается?
Гермиона замирает.
О чем она мечтает?..
Очередной вопрос без ответа.
«Сломленная героиня войны. Ты хоть знаешь, что делать со своей сраной жизнью?»
Нет, не знает.
Отсутствие четкой цели и стремлений подтолкнули Гермиону двигаться по протоптанному кем-то пути: Гарри и Рон заинтересовались авроратом, Грейнджер последовала за ними. Как-то механически штудирует литературу, готовясь к экзаменам, в последнюю очередь думая о том, хочет ли этого на самом деле.
Хотя нет, ответ лежит на поверхности — оно ей не сдалось. Но стоять на месте тоже не вариант, нужно двигаться к чему-то. Ей необходима почва под ногами. Гермиона больше не была уверена в том, чем желает заниматься. Что имеет смысл?
Снова вспомнились родители. Возможно, будь они рядом, девушка не чувствовала бы такую сильную необходимость стремиться хоть к чему-нибудь. Возможно, тогда у неё было бы время обдумать все.
Но Гермиона была одна. Друзья уверенно идут к мечте, Грейнджер же чувствует себя так, словно ноги онемели и она осталась где-то позади. Ковыляет, с кожей отрывая ступни от асфальта, сквозь сжатые от боли зубы двигается вперед со скоростью улитки, но зато не остается на месте. А вокруг слякоть и мрак, поблизости ни одного фонаря. Остановишься — и погрязнешь в болоте по самую шею. На душе холодно и мерзко, но это уже не так сильно беспокоит.
Гермиона не хочет находиться в этой темноте, идти этой дорогой, но никаких соседних троп не видит.
— Собираешься устроить сеанс психотерапии? — передразнивает Малфоя, но выходит не так насмешливо, как хотелось бы.
Он хмыкает в ответ, откидывая голову на спинку дивана.
«Сейчас ты ничего из себя не представляешь».
Раздражает, что слизеринец оказался прав. Что заметил, как противно на душе, и воспользовался этим. Но… Возможно, он единственный, кому хватило духу вот так ткнуть Грейнджер носом в проблему. Она не знала, догадываются ли Гарри с Роном о её состоянии, или, быть может, Джинни заметила, но это не имело значения, поскольку никто не решался на откровенный разговор.
Она не винила их. В конце концов, вероятность правдивого ответа была крайней мала. Как Гермиона может вылить на них ту грязь, что в ней скопилась, когда все только начало налаживаться? Гарри выглядит действительно счастливым. Вернулся беззаботный Рон.
А Гермиона будто утонула.
— Хочу увидеть своих родителей, — обращается даже не конкретно к Драко, а будто в пустоту.
Воцаряется тишина.
Что ж, вполне ожидаемая реакция. Что он должен сказать? Вообще не стоило начинать этот разговор. Гермионе пора прекратить совершать действия, о которых может пожалеть.
Сосредотачивается на звуке дождя, на удивление больше не ощущая никакого дискомфорта. Хотя завтра, вероятно, возненавидит решение трепаться с Малфоем поздним вечером. Стрелка часов показывает девять.
— Что с ними? — неожиданно спокойным и тихим голосом проговаривает Драко, привлекая к себе внимание. Никакой усмешки на лице, осуждения в глазах.
Гермиона сама не до конца осознает, зачем отвечает. Наверное, ей все же нужно с кем-то поговорить об этом. Даже если это будет Малфой.
— Они не помнят меня.
— Прости? — в любой другой ситуации Грейнджер рассмеялась бы: шок, отразившийся на лице парня, да еще и такое диковинное для него слово, как «прости». Аномалии, не иначе.
— Я стерла им память, когда ушла искать крестражи с Гарри, — совсем не хочется вдаваться в подробности — страшно тревожить старые раны. Но даже такой короткой реплики достаточно, чтобы перед глазами начали всплывать воспоминания. — После войны Министерству удалось найти их, и недавно целители из Святого Мунго начали разрабатывать безопасные варианты восстановления памяти.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как Артур сообщил хорошую новость. С тех пор новой информации не поступало. С магглами все было куда проблематичнее, чем с волшебниками — приходилось чуть ли не шпионить за родителями, чтобы узнавать детали их самочувствия, поскольку целители опасались дополнительного вмешательства в память, не закончив с исследованиями, а как еще объяснить, почему какие-то странные люди в мантиях и с палочками должны следить за их состоянием? Сейчас ни мама, ни отец не помнили о существовании магии, а потому ситуация усложнялась в несколько раз.
Гермионе пришлось поселиться в Норе, ведь о возвращении домой не могло быть и речи. Впрочем, это не напрягало Уизли, да и девушка чувствовала себя в безопасности — рядом друзья и как минимум два работника министерства, которые всегда в курсе новостей. Это был самый оптимальный вариант из всех предложенных.
— Зачем ты сделала это?
— Я магглорожденная, Малфой.
Конечно, это, черт побери, объясняло всё. Гермиона до сих пор ненавидела тот факт, что одно происхождение стало причиной тех жертв, которые пришлось принести. Это, мать вашу, не должно объяснять всё. Это неправильно.
Драко отвел взгляд. Ей не удалось проанализировать выражение его лица, но Грейнджер надеялась, что на нем отразилось раскаяние. Не потому, что страдания Малфоя облегчат собственную боль, вовсе нет. Потому, что так должно быть. Необходимо признать ошибки прошлого, чтобы не допускать их в будущем.
— Может, теперь ответишь и на мой вопрос? — заходит с козырей, надеясь все же вывести слизеринца на диалог. Некомфортно рассказывать о себе и ничего не получать взамен.
Но он продолжает молчать, не поворачивая головы.
Когда Гермиона мирится с тем, что ответа не дождется, он вдруг выдавливает слабое:
— Просто хочу свалить нахрен из страны.
Гриффиндорка хмурится. Не думала о том, какой ответ ожидает услышать, но этот ей определенно кажется странным. Неужели знаменитый Драко Малфой мечтает о побеге?
Хочет назвать его трусом. Хотя бы мысленно. Но язык не поворачивается.
Кто знает, быть может, она и сама поступила бы так, находясь на его месте. А, возможно, и находясь на своем поступила бы.
Но какой в этом смысл? Британия или любая другая страна — всё магическое сообщество знает о том, кто такие Малфои, и на какой стороне они находились во время войны. Гермиону накрывает безысходность, наверняка не её собственная — Драко. Знать, что вся твоя семья долгие столетия будет лишь бывшими Пожирателями смерти, которым удалось избежать наказания — отвратительно. Ей бы тоже хотелось сбежать. Хотя бы попытаться скрыться от собственной репутации.