Но далеко ли сможешь убежать от самого себя?
Был ли Драко таким? Просто бывшим Пожирателем смерти?
Грейнджер никогда не задумывалась, каково быть по другую сторону. Это просто было неправильно, вот и все.
— Одному? — вспоминает о Нарциссе и Люциусе. Разве Драко не остается преданным хотя бы матери?
Он искривляет губы в слабой улыбке. Смотрит на Гермиону так, словно сказал уже достаточно, и снова отводит взгляд. Конечно, он не станет больше ничего рассказывать. Это Грейнджер идиотка, нуждающаяся в возможности выговориться.
Чувствует себя выжатой. Как давно ей не приходилось вспоминать о том, что было похоронено в сознании, впиваться ногтями в затягивающиеся раны. А теперь еще слизеринец вынудил посмотреть на ситуацию под другим углом. Гермиона не хотела понимать его — все они, пусть и амнистированные, но Пожиратели. Они собственными руками убили бесчисленное количество людей, и еще столько же погибло в результате их косвенного влияния.
Девушка вдруг с ужасом осознает, что так, возможно, и рассуждает весь мир. Что от этого Драко и пытается сбежать.
Осознает, что сердце болезненно сжимается от этой мысли. Это очень плохо.
Поднимается с дивана, с силой прижимая книгу к груди. Нужно уйти. Подальше от Малфоя и его этих заставляющих задуматься фраз. Ей и так есть о чем беспокоиться, так почему же…
Бросает на парня быстрый взгляд — он продолжает избегать зрительного контакта.
Почему же беспокоится?
Уже стоя на первой ступеньке лестницы прекращает движение, оборачиваясь к лежащему на диване слизеринцу.
— Малфой, — отстраненный взгляд свидетельствует о притупленном восприятии реальности, но Драко все же реагирует — смотрит в ответ на Гермиону. — Прошлое всегда будет оказывать влияние на нас. Но если ничего с этим не делать, рано или поздно оно поглотит тебя.
Ей не нужно ждать ответ. Знает — он не последует. Поэтому продолжает путь к спальне, достигает деревянной двери с вырезанным на ней львом, когда улавливает голос с первого этажа:
— Забудь об этом? — Гермионе кажется, что это должна была быть констатация факта, но интонация скорее вопросительная.
Гриффиндорка оборачивается: Малфой стоит у основания лестницы в своей привычной позе — руки в карманах брюк, но вовсе не выглядит самодовольно, как это бывает зачастую. Даже в полумраке коридора Гермиона замечает легкий беспорядок на его голове и ослабленный галстук на шее.
— Да, — негромко произносит и, дождавшись короткого кивка от Драко, тихо ускользает в свою комнату.
***
Наутро воспоминания будто стерлись. Воспоминания Малфоя, не Гермионы: они столкнулись на выходе из Башни, он молча подождал, пока девушка выйдет первой, и пока она не свернула в другой коридор, шагов со стороны потайного хода слышно не было; вторая «встреча» произошла за завтраком — Драко не отрывал взгляда от тарелки, хотя Гермиона и заметила, что к еде он не притронулся. Малфой избегал не только диалога, но и зрительный контакт устанавливать не желал. Грейнджер предпочла не думать, почему это её вдруг беспокоит зрительный контакт со слизеринцем.
Но факт оставался фактом — парень держал дистанцию. Что, наверное, было первым логичным решением с его стороны, но гриффиндорка вовсе не рукоплескала от восторга.
Чего-то подобного стоило ожидать, наверное. Если задуматься (чем, кстати, Гермиона занималась практически целую ночь), ситуация до смеху абсурдная. Кому скажи, о чем они мило болтали ночью, не поверят — рассмеются в лицо и уйдут. Не обязательно даже вдаваться в подробности разговора, достаточно сказать лишь «Гермиона Грейнджер спокойно разговаривала с Драко Малфоем». Сложно представить их нормальный диалог касающийся хотя бы старостата, что уж говорить о чем-то совершенно далеком от обязанностей Старост.
Непростительно обсуждать семью с врагами.
Так наверняка рассуждает Драко.
Хотя информация, полученная от него, была настолько ничтожной, что Гермиона едва ли смогла сделать какие-то выводы помимо того, что отношения в семье Малфоев все еще далеки от идеала. Она бы смогла прийти к этому и раньше, если бы только задумалась. Так что, как предполагала гриффиндорка, большей проблемой стал сам факт их такого разговора.
Что ж, здесь спорить сложно.
Оказавшись под одеялом, у Гермионы было достаточно времени до утра, чтобы загрузить мозг размышлениями вплоть до головной боли — утром пришлось выпить обезболивающее зелье. Она вдруг остро ощутила потребность разобраться в том, что, черт возьми, происходит, и с какой это стати организм работает против неё же: сердце внезапно начинает биться быстрее, стоит Малфою сократить расстояние между ними до нескольких метров, иногда ладошки потеют, а по спине ползут мурашки. И почему она рассказала Драко то, что знать ему не обязательно? И, что не менее важно, почему он не остановил её?
Гермиона четко осознавала, что это не нормально, однако это осознание едва ли останавливало её от совершения всех тех вещей, совершать которые не стоило ни за что и никогда.
Кем являлся Драко Малфой для неё?
Все тем же засранцем и придурком, изменилось лишь то, что ненависти Гермиона к нему не испытывала. Это не стало открытием — девушка пришла к такому выводу еще в начале учебного года. Но кем был Малфой сейчас… Парнем, который за неделю несколько раз довел её до белого каления, которого она ставила на место и который отвечал тем же; тем, кто вогнал нож прямо в израненное сердце, выплюнув в лицо правду, мучавшую давно; тем, кого Гермиона поцеловала. Сама. Он был тем, кому изливала душу дождливым вечером.
Но Малфой также был тем, кто унижал и оскорблял Гермиону все детство и подростковый возраст, смеялся над внешностью и «грязной» кровью, изводил многих других ребят, и в конечном итоге… Принял метку и стал Пожирателем смерти.
Неужели этих причин было недостаточно, чтобы вновь возненавидеть? Вероятно, нет. Но их определенно было достаточно, чтобы Гермиона захотела сделать что-нибудь отвратительное ему.
Тогда что происходило между ними?
Первым, о чем подумала девушка, был порыв. Простой порыв взрослых людей, которые долго были одни (хотя насчет Драко уверенности мало) и захотели… Поцеловаться? Да, это был всего лишь поцелуй.
Гермиона могла бы на этом остановиться и погрузиться в необходимый организму сон. Но она сделала так в прошлый раз — остановилась на том самом «порыве», — и к чему это привело? Правильно, ни к чему нормальному.
Больше не удавалось игнорировать мысль, что, несмотря на желания, какими бы сильными они ни были, люди не целуются с теми, кто им неприятен. Гермиона не могла представить себя с Гарри — он был её другом и это казалось настолько абсурдным, что живот сводило от тошноты от одной мысли. Но в этом и была проблема: Гарри — её друг, очень близкий друг, и гриффиндорка никогда бы не стала целовать его, но Малфой ничуть не лучше! Он даже хуже! Они не были близки, никогда даже нормально не общались (до этого учебного года). Так с чего бы ей?..
Невольно вспомнились прикосновения парня: как притягивал к себе за талию, касался обычно холодными, но в тот момент такими горячими пальцами её лица, зарывался в волосы. Дыхание перехватывает.
С чего бы позволять ему касаться её тела?
С чего сочувствовать Драко, злиться из-за безрассудности его родителей, помогать ему?
Из-за всех этих мыслей к утру Гермиона чувствовала себя выжатым лимоном. Еще и эти жалкие попытки слизеринца игнорировать всю ситуацию и саму девушку. Что за глупая привычка убегать? Трус.
Отчаянные попытки словить взгляд серых глаз с треском провалилась и в Башне, и за завтраком. Гермиона была твердо намерена вывести парня на диалог, только на этот раз пообещала себе подготовиться к нему лучше, чем в прошлый раз.
Усидеть на первых двух уроках оказалось сложнее чем когда-либо. Сегодня только зельеварение было со Слизерином и девушке пришлось смириться, что до конца третьего урока выловить Драко не удастся — он также не появился на обеде, а на переменах было слишком много народу вокруг. Но даже если бы она решилась увести Малфоя в сторону между уроками, ничего не вышло бы — в коридорах ей лишь раз удалось засечь белобрысую макушку. Впрочем, через минуту он уже куда-то пропал.