Я могу поспорить или соврать, но в этом нет смысла.
— Он знает, — у меня вырывается поверхностный вздох. — Я сказал ему это на следующее утро после нашей последней совместной ночи. Он подвёз меня домой, и перед его уходом я сказала, что влюблена в него, — моя нижняя губа дрожит. Я делаю ещё один глубокий вдох, прежде чем снова заговорить. — Короче говоря, он не испытывает ко мне того же.
— Я с трудом в это верю. Я видела, каким он был с тобой.
— Поверь мне. Он сказал мне, цитирую: «Забери своё признание в любви и скажи его тому, кто этого хочет».
— Ах, дорогая. Ну, если он и вправду не любит тебя — в чём я сильно сомневаюсь, — тогда Том Картер ещё больший чёртов идиот, чем я думала. Он всегда был игроком, но когда я увидела его с тобой, то подумала, что всё по-другому. Я видела, как он смотрел на тебя, когда думал, что никто не смотрит, и мне казалось, что ты была всем для него.
Я знаю, что она не специально, но её слова ранят меня. Одинокая слеза стекает к уголку моего рта.
— Мы можем… просто не говорить об этом прямо сейчас?
— Всё, что ты хочешь, дорогая, — она протягивает руку и включает радио.
Песня Бананарамы «Жестокое лето» распространяется по машине (прим. ред.: Bananarama «Cruel Summer»). Я начинаю подпевать, изливая свою боль таким способом, который знаю лучше всего.
Как раз в конце песню перерывает звон моего телефона через функцию Bluetooth, установленную в моей машине.
Я смотрю на экран своего телефона, который говорит мне, что звонит тётя Стеф. У меня нет сил разговаривать, но я давно не звонила ей, так что она не сдастся, пока я не отвечу. Моя тётя Стеф настойчива, если я слишком долго не звоню ей.
— Привет, я сейчас за рулем и с подругой. Могу я тебе перезвонить?
— Ли… — говорит она, срывающимся голосом.
От этого вокруг моего горла будто смыкаются руки.
— Декс. Он в больнице. О-он… — она начинает рыдать.
Я ощущаю прилив адреналина. Запаниковав, я сворачиваю с дороги. До меня смутно доносится рёв сигнала, а затем тихое проклятье Шеннон, но это не важно. Прямо сейчас я не могу вести эту машину.
Съехав на свободнее место у обочины дороги, я бью по тормозам.
— Декс? Он в порядке? О, Боже, что случилось?
Тётя Стеф делает глубокий вдох.
— Декс… он принял много таблеток… с алкоголем. Они говорят… врач сказал, что у него передозировка… но он не хотел этого делать. Он бы не пытался… не намеренно… — она опять ломается.
У него передозировка?
Декс. Передозировка.
Нет, этого не может быть. Он бы не смог причинить себе такой вред.
Затем я вспоминаю, какой голос у него был в тот вечер в Сан-Диего.
Отчаянный. Наполненный болью.
Голос, как у моей мамы.
Последнее, что он сказал мне… «Мне жаль».
О нет.
Он пытался покончить с собой.
Это моя вина. Я не захотела выслушать его. Я не простила его.
Чувство вины подавляет меня, я закрываю лицо руками и начинаю рыдать.
ГЛАВА 29
Лила
Сорока минутами позже — Зал ожидания, Медицинский центр Седарс-Синай, ЛА
— Хочешь что-нибудь выпить, дорогая?
Я смотрю на идеально накрашенное лицо Шеннон. Полагаю, что я выгляжу как полная развалина. Не то чтобы хороший вид прямо сейчас возглавляет список моих приоритетов. Я всё равно провожу пальцами под глазами, пытаясь вытереть тушь, которая там точно есть, чтобы не пугать людей глазами панды.
— Постой. У меня есть салфетки, — Шеннон роется в сумочке и достаёт упаковку салфеток для снятия макияжа.
Всегда наготове. Она вынимает одну, и я наклоняю лицо к ней. После чего она начинает вытирать макияж под моими глазами.
— У меня будет нервный тик, если ты продолжишь так тереть свои глаза. Я не допущу, чтобы моя суперзвезда выглядела старше раньше времени, — она одаривает меня нежной улыбкой. — Вот. Дело сделано, — она выбрасывает салфетку в мусорное ведро.
— Спасибо, — говорю я.
— Не нужно. Это моя работа — заботиться о твоём внешнем виде.
— Я имела в виду не только лицо. Я о том, что ты здесь… я действительно ценю это.
Она сидит рядом со мной и гладит мою руку.
— Вытирая тебе лицо, я делаю свою работу. И жду вместе с тобой… потому что я твоя подруга.
— Я рада, что ты моя подруга, — говорю я и ложу голову ей на плечо.
Сейчас мне очень нужен друг. Я стараюсь не думать об одном человеке, которого бы мне очень хотелось здесь увидеть.
На этой мысли мои лучшие друзья врываются в дверь.
Я позвонила Кейлу сразу же после разговора с тётей Стеф. Я знала, что он хотел бы быть здесь. Следующий, кому я должна была позвонить, — Сонни, но Кейл, отойдя от первоначального шока, сказал, что сам позвонит ему. Честно говоря, я была рада, что мне не пришлось делать это самой. Мне хотелось позвонить только Тому. Я так сильно хотела поговорить с ним, что от этого мне было больнее, чем вообще не говорить с ним.