Во мне мгновенно просыпается злость. Смешайте это с ревностью — и получите очень кислую Лилу.
Только через мой труп. Том не будет трахать её на моей кровати ни сегодня, ни когда-либо ещё.
Я уклончиво пожимаю плечами, отворачиваюсь и делаю глоток пива.
— Ещё пять минут, — говорит Ван, — и Том уйдет отсюда и трахнет её. Счастливчик. Она горячая как ад.
— Пять минут? — смеётся Сонни. — Скорее, около двух.
За следующие слова, которые вылетают из моего рта, я виню только пиво.
— Спорим на пятьдесят долларов, что сегодня Том не займётся сексом с этой блондинкой.
Что я делаю? Остановись, Лила. Прекрати сейчас же.
Но я не могу остановиться, потому что уже сказала это, и теперь Сонни смотрит на меня с азартом на лице.
Если и есть вещь, перед которой Сонни не может устоять (кроме женщин), то это спор.
— Сто долларов, — Сонни растягивает слова. — Потому что я чертовски уверен в обратном.
— Договорились, — я протягиваю руку.
Сонни пожимает её.
— Утром ты будешь менять свои простыни, — подстрекает он. — А у меня будет сто баксов.
Он провоцирует меня.
Я говорила, что конкурентоспособна?
Игнорируя его, я поворачиваюсь в кресле, молясь Богу, чтобы Том не ушёл из бара с блондинкой. Я смотрю на него, пока раздумываю над тем, как выиграть это пари.
Он всё ещё здесь и не целует её. Хороший знак.
Но она всё ещё с ним, и он не отталкивает её.
Том смотрит через бар прямо на меня. Я быстро отвожу взгляд.
А затем, выждав несколько секунд, оглядываюсь назад.
Блондинка что-то шепчет ему на ухо. Он смеётся. После этого его рука самым непосредственным образом ложится на её бедро.
Я чувствую себя немного плохо.
Он не может заняться с ней сексом, потому что… потому что…
Мне нельзя проигрывать этот спор. Если я провалюсь, Сонни никогда не перестанет подкалывать меня.
Чака Хан «Никто другой» начинает играть в баре (прим. ред.: Chaka Khan «Ain’t Nobody»). Блондинка, кажется, слишком радуется песне.
Она проскальзывает между ног Тома, седлая его бедра. Она вращается напротив его ноги — ну, скорее толкается, вращаясь. Она всухую трахает его ногу.
Дерьмо.
Том склоняет её над баром — при таком раскладе он будет трахать её уже через пару секунд.
Я закрываю глаза и до боли зажмуриваюсь, размышляя. Мои пальцы впиваются в кожу на ладонях.
И вот причина того, что я делаю дальше. Для начала, я обвиняю Чаку Хан в сухом траханьи ноги, и я придерживаюсь только этого.
Ничего общего с тем, что мне плохо от ревности.
Не-а, ничего подобного, вообще.
Я встаю, подняв своё пиво, и направляюсь прямо к Тому и его блондинке. Я так готова к тому, чтобы прекратить их маленькое представление, что это даже не смешно.
Глаза Тома вспыхивают, когда я подхожу. В его взгляде есть настороженность. Но он улыбается — нет, он усмехается, и это окончательно меня разъяряет.
Ублюдок.
Моя кровь закипает.
— Я просто не могу в это поверить! — говорю я Тому плаксиво.
Из-за моих рыданий блондинка отрывается от него.
— Не могу поверить, что ты поступаешь так со мной, снова! — я толкаю его в руку.
Шок ослабляет черты его лица.
— Ты обещал любить меня! — говорю я плаксивым голосом и издаю удушающие звуки, когда начинаю реветь. Я даже вытираю нос о свой рукав для эффекта.
— Ты обещал, что этого не повторится! После того последнего раза, когда я подхватила от тебя лобковых вшей и должна была пойти со всем этим к врачу, а во всём моём влагалище распространили вонючее лекарство! Я доверяла тебе, когда ты сказал, что этого не повторится! Но вот ты где — снова — с другой поклонницей!
Я поднимаю руки вверх просто для пущего эффекта. В моей руке стакан, в котором осталось немного пива.
— Ты лгун, изменник и сукин сын, Том Картер! Мы так трахались, что это даже не смешно! Свыше ста процентов!
Том открывает рот, чтобы заговорить, но я не даю ему шанса.
Я выплёскиваю пиво ему в лицо.
Блондинка отпрыгивает назад от брызг.
Только сейчас я понимаю, что весь бар молчит. Чака Хан уже не поёт, и все смотрят на меня.
Дерьмо. Грёбанный трындец.
Кажется, я немного увлеклась.
Том проводит рукой вниз, вытирая пиво с лица.
Я тянусь и ставлю пустой стакан на ближайший стол.
— Ладно… ну, я думаю, мне пора идти.
Я неловко улыбаюсь бармену, который смотрит на меня из-за стойки.