Он спустился по лестнице. У ее подножия находился бассейн с водой, в котором росли алые лилии. Через него был переброшен мостик в форме лодки. Пуаро прошел по этому мостику.
Слева, в некоем подобии мраморного грота, сидел самый большой и самый уродливый пес, какого только доводилось видеть Пуаро! Он сидел очень прямо, суровый и неподвижный. Возможно, с надеждой подумал сыщик, он не настоящий. Но в этот момент пес повернул свою злобную и уродливую морду, и из глубин его черного туловища послышалось низкое, рокочущее ворчание. Это был устрашающий звук.
И тут Пуаро заметил декоративную корзинку с маленькими круглыми печеньями для собак. На них было написано: «Взятка для Цербера!»
Именно на них был устремлен взгляд собаки. Еще раз послышался низкий рык. Эркюль Пуаро взял одно печенье и бросил его огромной собаке. Тот разинул красную пасть, раздался лязг мощных захлопнувшихся челюстей. Цербер принял подачку! Пуаро вошел в открытую дверь.
Зал был не очень большим. В нем стояли маленькие столики, посередине была площадка для танцев. Его освещали маленькие красные светильники, на стенах виднелись фрески, а в конце, у бара, находился большой гриль, у которого трудились повара, наряженные чертями, с хвостами и рогами.
Все это Пуаро успел заметить прежде, чем к нему со всей непосредственностью своей русской натуры бросилась графиня Вера Русакова, в роскошном красном вечернем платье.
— Ах, вы пришли! Мой дорогой… мой самый любимый друг! Как я рада снова видеть вас! После всех этих лет — стольких лет …А сколько прошло лет? Нет, мы не скажем сколько! Для меня все это было вчера. Вы не изменились, вы ни капельки не изменились!
— И вы тоже, chère amie! — воскликнул Пуаро, склоняясь к ее руке.
Тем не менее теперь он хорошо видел, что двадцать лет — это двадцать лет. Графиню Русакову можно было без всякой жалости назвать развалиной. Но она была по крайней мере живописной развалиной. В ней по-прежнему чувствовалась полнокровная, бьющая через край жизнерадостность, и она по-прежнему хорошо знала, как польстить мужчине.
Русакова потянула Пуаро с собой к столику, за которым сидели еще два человека.
— Мой друг, мой знаменитый друг, месье Эркюль Пуаро, — объявила она. — Он кошмар для злодеев! Я сама когда-то его боялась, но теперь веду жизнь чрезвычайно добродетельную и скучную. Разве не так?
Высокий худой пожилой мужчина, к которому она обращалась, сказал:
— Никогда не называйте себя скучной, графиня.
— Профессор Лискерд, — объявила графиня. — Он знает все о прошлом и дает мне неоценимые советы по отделке интерьеров.
Археолог слегка содрогнулся.
— Если б я только знал, что вы намереваетесь делать! — пробормотал он. — Результат получился столь ужасным…
Пуаро пристальнее вгляделся во фрески. На стене напротив него играл Орфей со своим джаз-бандом, а Эвридика с надеждой смотрела в сторону гриля. На противоположной стене Озирис и Изида, по-видимому, устроили лодочную прогулку в подземный мир. На третьей стене какие-то веселые юноши и девушки наслаждались совместным купанием в костюмах Адама и Евы.
— Страна Юности, — объяснила графиня и на одном дыхании прибавила, завершая представления: — А это моя маленькая Алиса.
Пуаро поклонился сидящей за столом девушке, суровой на вид, в клетчатом пальто и юбке. На ней были очки в роговой оправе.
— Она очень, очень умная, — сказала графиня Русакова. — У нее есть степень, и она — психолог, она знает все причины того, что лунатики — это лунатики! Это не потому, что они сумасшедшие, как вы могли бы подумать. Нет, есть много других причин! Я нахожу это очень странным.
Девушка по имени Алиса благожелательно, но несколько снисходительно улыбнулась и решительно спросила профессора, не хочет ли он потанцевать. Тот выглядел польщенным, но засомневался:
— Моя дорогая юная дама, боюсь, я умею танцевать только вальс.
— Это и есть вальс, — терпеливо ответила Алиса.
Они встали и пошли танцевать. Делали они это, впрочем, не слишком хорошо.
Русакова вздохнула и, следуя течению собственных мыслей, прошептала:
— А ведь она не так уж некрасива…
— Она не умеет подать себя в наиболее выгодном свете, — рассудительно произнес Пуаро.
— Откровенно говоря, — воскликнула графиня, — я не могу понять нынешних молодых людей. Они больше не стараются понравиться, — я же всегда старалась: в молодости носила цвета, которые мне шли, и небольшие подкладки под платье, и корсет, туго зашнурованный на талии, и волосы возможно более интересного оттенка…