— Это парный танец. Я буду твоей партнершей и тоже пойду с тобой учиться.
— Но сейчас мы пойдем гулять. Давай в Тайм-сквер, а оттуда по 42 улице. Жаль, что Рождество прошло. Меня всегда манит и увлекает вся эта возня вокруг праздника. Нет в мире другого города, сказочное великолепие которого в Рождество пробуждало бы такой отклик в душе людей. Сколько я себя помню, на Рождество я всегда приезжал в Нью-Йорк. Американцы с большим искусством и мастерством украшают свои города. Повсюду звучит музыка, горят свечи, висят на дверях рождественские венки.
— Помнишь потрясающую рекламу Кока-колы: мальчик слышит знакомую мелодию, подходит к окну и видит светящийся трейлер, который едет мимо его дома? Сколько в ней волшебства и магии! Каждый раз, когда я вижу это, меня охватывает трепет. Ну, разве не лучше было бы чаще показывать эту рекламу, чтобы в душах царила радость!
— Мне нравится в Рождество не торопливо гулять по красиво украшенным улицам, видеть с какой изобретательностью оформлены магазины, уже просто идти в толпе и чувствовать возбуждение доставляет мне эстетическое удовольствие. В это время и в самом деле поток человеческого восторга остановить невозможно: люди опьянены своими чувствами, они забывают об окружающем мире и о том, каким жестоким он может быть.
— А я обожаю Сочельник — это время активной деятельности, приятные приготовления к празднику выступают на первый план: подарки, украшение дома, гости, друзья, дети, которые изнывают от нетерпения… Что и говорить, все проникаются атмосферой праздника, все ходят в церковь, готовят разную еду и все такое. Не знаю, как еще объяснить мое восхищение этим праздником?
— В Европе тоже стараются красивыми композициями украшать города. Но пытаться подражать американцам, не обладая их духом, — это значит, подражать внешним приемам без поэтизации того, к чему они относятся.
6. В разговоре, который Сара направила в сторону их взаимоотношений, она не без упрека сказала, что между ними нет искренности. И Вельзевул на это так ответил:
— Я живу вне времени в этом и в том мире и я, пожалуй, единственный там и здесь, кто отказывается обманывать себя самого. Моя роль, роль дьявола в том, чтобы обманывать других.
— Твоя злоба и презрение выродились в садизм. Даже одно маленькое доброе дело облегчит бремя твоей совести.
— А разве этим делом не стала ты? И вообще, совесть это что-то вроде монгольской филологии.
— Ты легкомыслен? Нет. Жестокий? Да. Подозрительный? Очень может быть. Упрямый? Очевидно.
— Твоей мишенью для анализа я быть не хочу, — сказал Вельзевул, собираясь уйти.
— Анализ имеет характер свидетельства, — бросила ему Сара.
— Люди, люди… Тысячи лет я извожу их ревностью, завистью, алчностью. Я презираю их не столько из-за того, что сделаться лучше они не могут, сколько из-за того, что устал от них сверх всякой меры, — сказал он на середине комнаты.
— Ты не знаешь боли, поэтому не можешь сострадать — да и откуда ей взяться! Я могу показать тебе путь. В сущности, твоему бесконечному сердцу не хватает потрясения.
— Ты так стремительна, что я не успеваю следить за всеми извивами твоего ума. Говоришь слова, которые мне не понятны. Какой путь? Куда ты меня ведешь?
— Я веду тебя за собой!
— Да, ну! А куда?
— К чистому источнику. Там ты утолишь жажду нежности.
Эти слова Сара говорила уже тогда, когда сидела на диване, причем сидела так близко, что локтем упиралась в бок Вельзевула.
— Пей из него сама, — бросил он и встал, чтобы подойти к окну.
Сара глубоко вздохнула, внимательно посмотрела на Вельзевула и сказала:
— Займись разбором своей души.
— Ага, значит ты допускаешь наличие души у меня.
— Нет. Просто, к слову, пришлось. Душа у тебя? Глупость. Какая же может быть у тебя душа!
— Я может быть терплю тебя, прощаю твои выходки от величия души, — ответил он ей на это.
— Ты плохо ко мне относишься.
— Что! Я заставляю тебя работать? Разве в плохую погоду я гнал тебя на улицу?
— Ты так много говоришь о каких-то людях, которых ты пожалел, что сочувствие заставляет тебя быть непоследовательным, бла-бла-бла. И каждый раз это исключительный случай! Людей он пожалел! Не говори мне о них больше ни слова! Ты не обязан считаться с ними. Твой долг — относится ко мне с уважением!