— Что с тобой? — спросил Вельзевул.
— Ничего, — отвечала она, лаская его взглядом.
— Я не думаю, что ты потрясена.
— А что же ты думаешь? — спросила она насмешливым тоном. Она смотрела на существо, которое ей покровительствовало и могло блистать в артистическом мире и была готова ради него душу отдать.
— Думаю, что нам надо пообедать.
— У меня нет ни одного слова для защиты посредственности, я и не собираюсь ее оправдывать. Слушая тебя, начинаешь понимать, что ты ненавидишь людей?
— Святой Бернард говорил, что человек всего лишь ничтожные испарения, мешок испражнений, пища червей и что его значение и жизнь без Христа — подобна облакам — развеивается. Вряд ли я могу ненавидеть людей, только за то, что они, игнорируя недоступную пониманию связь событий, живут мелкими заботами и бессмысленной суетой.
— А откуда твое богатство?
— Одних я разоряю, других заставляю платить, прибегнув к шантажу. Раньше я внушал старым женщинам указывать меня в завещании. Мне это приносило много денег. Недавно, Каддафи перевел на мой счет внушительную сумму.
— Почему?
— Я что-то сделал за него.
— Почему ты не выходишь на улицу днем?
— Мои глаза не выносят яркого света.
— Почему?
— Есть вещи, которые не могут служить темой для разговора. Тем более с тобой.
— Как ты, зная меня, можешь так говорить?
— Мои разочарования показали мне, как глупо доверять женщине. Ты не разочарована во мне?
— Что ты! Ты проявил великодушие, а это уже что-то! Я в большом долгу перед тобой с тех пор, как мы встретились. Помнишь, как это было? Ты пригласил меня к себе. Я хочу знать была ли тут причиной жалость?
— Скорее всего симпатия.
— Трудно поверить, что тебе симпатична женщина моего возраста.
— Иногда я приближаю к себе таких как ты, чтобы избавится от обвинения в том, что я растлеваю молодых.
— Но кто вообще может тебя обвинить в этом?
— Подумай хорошо.
— Ты Бога видел?
— Я с ним лично знаком. Если бы ты вдруг предстала перед ним, чтобы ты сказала в свое оправдание?
— Ну, я бы сказала, что я женщина с грустным прошлым, которая снискала себе в этой жизни расположение дьявола. В молодости я хотела всем нравится, быть кому-то нужной. Сейчас мне сорок пять, и я думаю только о себе.
— А чтобы ты сказала Богу про меня?
— Ну, что знаю в тебе хорошее и плохое, что ты прячешь за своим цинизмом доброе сердце.
— По-твоему я циник?
— Когда человек слишком много говорит о себе и мало о Боге, он начинает подвергать сомнению традиционные ценности и нравственные принципы. Это превращает его в циника.
— Но я не человек!
— Ты незабываемый, вот ты кто! Я не понимаю, как может Бог существовать вечно!
— Единственный путь понимания это — молитва.
— Ты способствовал распространению коммунизма?
— Должен признать, в том немалая моя заслуга.
— Ты симпатизировал коммунистам?
— Не больше, чем Рональд Рейган. А! Люди возвеличили Добро, но добро имеет разрушительные последствия. Зло — это все. Советы повсюду нагнетали напряжение, в отсталых странах они насаждали коммунистический режим, они спровоцировали много региональных войн. Люди против войн. Они не понимают, что война несет обновление миру.
— Но как же массовые смерти?
— А что об этом сказать? Я не буду тратить время на пустые разговоры.
— У тебя нет определенной политической позиции.
— Я далек от того, чтобы занять сторону одних с целью выступить против других. Политические партии, профсоюзы рабочих, братства, лиги, союзы создаются для защиты и власти. Это своего рода закрытые клубы, где решения принимаются узким кругом посвященных. В действительности они безразличны к жизни общества и озабочены только тем, чтобы сохранить свои привилегии. Простые люди презирают тех, кого считают избранными, но мало кто из их числа откажется стать членом закрытого клуба. Какова бы ни была суть и форма власти, могущество ее непостоянно, ценности относительны, а средства к ее упрочению всегда неизменны.
— У меня много вопросов. Теперь ты мне все разъяснишь.
— Я немного устал. Давай где-нибудь поедим и отдохнем.
Тут как раз они свернули за угол и пошли по менее оживленной улице. Шли молча, глядя вперед и по сторонам. Иногда их тела касались друг друга. С внутренним трепетом Сара смотрела на Вельзевула и видела, что только для него это не имело никакого значения. Он казался задумчивым, рассеянным.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— О том, что по этой улице идут два разных человека. Мужчина, еще молодой, очень привлекательный. И я, влюбленная в дьявола. Ах, Вельзевул! Сказать не можешь, но хоть бы раз показал, что нуждаешься во мне. Не можешь поцеловать, обнять, приласкать, скажи хоть доброе слово! — воскликнула Сара, едва владея собой.