— Поверьте, утром, когда я просыпаюсь, моя первая мысль относится к нему.
— Имею честь считать себя вашим признательным другом, — сказал Россини и протянул мне руку.
— До какой степени нелепа судьба гения! — воскликнул я. — Никто не может найти выход из положения. Бедный Бетховен!
— Пусть вам будет отрадно знать, что я хочу вернуться и упасть к его ногам.
— Сегодня он чувствовал себя лучше. Но вам не нужно падать к его ногам, чтобы угодить мне. Позвольте мне разъяснить вам что к чему, дабы избавить вас от укоров совести. Бетховен нелюдим, у него нет друзей, человек со странностями. Хотите ему помочь, чтобы успокоить свои нервы? Надо чтобы вы послали кого-нибудь к Унгеру, известному колбаснику, попросите его отправить Бетховену три колбасы и копченую грудинку.
— Синьор Карпани, не подумайте, что я этого не сделаю. Но прошу вас, в следующий раз, а когда, собственно, вы соберетесь навестить Бетховена?
— Завтра после того, как получу его пенсию.
— Поклонитесь от меня ему, потом соблаговолите написать в своей тетради и дайте ему прочесть, что его великий талант я ценю, как никто другой, — сказал Россини.
Он все еще не мог успокоиться.
— Сочувствие, выказанное вами к Бетховену и сострадание, достойны вашей благородной души и чистого сердца, — сказал я, прощаясь с ним.
Ничто не могло доставить мне больше удовольствия, чем знакомство с этим великим композитором. Я поклонник его чарующих мелодий, его увертюр с большим крешендо, но душе моей ближе Бетховен. Он в совершенстве владел гармонией. Мне до сих пор приятно вспоминать нашу встречу.
В тот же день Россини присутствовал на торжественном обеде у князя Меттерниха. Там собрались самые известные представители всех слоев избранного общества. Я, само собой, его туда не сопровождал. Он так и не смог освободиться от сильного впечатления, бедность и безысходность гения мучили его чувствительную душу, он сидел потерянным среди оживленных и веселых людей, славивших его собственный гений.
Ему было стыдно, что его окружают здесь таким вниманием в то время, как о Бетховене даже не вспомнили. Он не удержался и сказал сидевшему рядом маркизу Агуадо, его «Музыкальные вечера», как и приемы имели успех в Вене, что возмущен отношением двора и венской аристократии к величайшему музыкальному гению всех времен. В ответ он услышал то же, что сказал ему я. Россини на мгновение растерялся, потом возразил, он прямо сказал тем, кто считает Бетховена мизантропом, что упреками в его адрес они оправдывают свое нежелание ему помочь. Заметив, что многие за столом слушают его, Россини предложил собрать по подписке необходимую сумму, чтобы можно было обеспечить Бетховена рентой, достаточной, чтобы избавить его от нужды. Однако его предложение ни у кого не вызвало поддержки.
— Почему Россини сам не помог Бетховену?
— Он пытался собрать необходимые средства, на которые можно было купить Бетховену хотя бы скромный домик. Кое-кто его поддержал, но кончилось это ничем. Музыкальный издатель Артарий, которому композитор предложил участие в проекте, сказал: «Вы плохо знаете маэстро. На другой же день, как только он станет хозяином дома, он продаст его. Он не может долго оставаться на одном месте. Вот и все. Что ты на это скажешь?
— Почему Бог, давая человеку великий талант, благословляет его на страдания?
— Послушай как-нибудь католическую мессу “De Profundis”, может сама поймешь. Обязательным условием будет, чтобы песня исполнялась на латинском, мальчиками от 8 до 12 лет. Их чистые сопрано восхитительны. Достаточно два красивых голоса. Мне не нравится, когда мессу исполняют большим хором и с современной оркестровкой.
— Что я пойму, слушая мессу на латинском?
— Если будет угодно небу, поймешь! Человек понимает то, что трогает его душу.
— Я уже кое-что поняла. Дьявол не будет отвечать перед Богом за страдания великих мучеников.
— Моя дорогая Сара, тебе будет приятно знать, что возможно ты права.
Вельзевул поднялся с дивана и приблизившись к Саре положил руку на ее плечо.
— Я признателен тебе за эти слова. Теперь я не удивляюсь, что ты здесь.
Сказав это, он направился к выходу, в дверях остановился и пальцем поманил Сару.
— Пойдем со мной.
В спальне Вельзевул достал из бюро шкатулку из слоновой кости и открытую поставил на стол, покрытый камчатой скатертью. Сара ахнула, увидев так много драгоценностей. Дав ей насладиться зрелищем, Вельзевул протянул ей рубиновую брошь в золотой оправе.
— Вещь времен французской Империи, сделана в духе того времени. Это тебе, — сказал он.