— Я не люблю Россию. Там все ложь и обман, — порывисто сказал он.
— Когда ты в последний раз был там?
— Я был там…дай подумать, …когда же это я там был? Вспомнил, в тот день, когда власть перешла от Ельцина к Путину.
— Что бы там ни говорили о нем, никто не станет отрицать, что в тот день к русским сошел дьявол лукавый.
— Чтобы ты там не думала, но я не покровительствую Путину. У него своя судьба и его падение произойдет без моего участия.
— Из всех диктаторов только Кастро избежал справедливого возмездия. Саддам Хусейн, Чаушеску, Каддафи, кто следующий? В каких мучениях они закончили свою жизнь! Каддафи просто растерзала толпа, он валялся на земле, а его били прикладами автоматов. Как ужасен этот мир!
— Ад еще ужаснее, — усмехнулся Вельзевул. — Что ты приготовила на обед?
— Цветную капусту, вареную свеклу и тушеную в сливках спаржу. Можно уже садиться за стол.
— Знаешь, от растительной пищи я слабею, становлюсь раздражительным. Мне нужно мясо.
— Ты мог бы есть рыбу, вместо мяса.
— Мог бы, но не хочу.
— Не говорила ли я тебе только вчера, что после простуды прошло всего два дня. Ты еще не восстановил утраченные силы, не пришел в свое прежнее состояние и мясо есть вредно для тебя.
— Но овощная диета довела меня до полного изнурения. Сжалься надо мной! У меня кружится голова, я чувствую себя слабым. Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит со мной? Ты сделала меня своей марионеткой!
— Молчи и слушай! Тебе вообще требуется лечение голодом. Твоя кровь отравлена ядами и только голодание может очистить ее.
— Эти твои старания угодить моему вкусу, все твои заботы поначалу умиляли меня, но затем стали утомительными. Ты мне осточертела! Если не остановишься, я поражу тебя молнией!
— Не получится. Молния обязательно ударит в громоотвод.
— Ты так обнаглела в этой своей самонадеянности. О, клянусь… я до тебя доберусь!
В ответ Сара лишь усмехнулась.
— Ты сварливая, упрямая, своенравная… Ты невыносима. Видеть тебя наказание!
— Какая несправедливость! Я лишь делаю то, что считаю необходимым.
— Ну, хорошо. Раз уж ты думаешь так, я все сделаю как тебе хочется. Только заткнись!
— Ну вот, сам видишь, мы опять соримся.
18. Вельзевул стоял перед зеркалом, в котором он отражался в полный рост и тер подбородок. Взгляд его был задумчивым, без глубокого погружения в себя, очень тихим голосом он напевал известный мотив из какой-то итальянской оперы и в позе его была senza rigore* (Непринужденность (ит.). Тем временем в гостиную вошла Сара и он с некоторым раздражением посмотрел на нее, она потревожила его покой. Глядя на нее в зеркало, он подумал, что она уже в нем не возбуждает прежнего интереса.
— Я купила тебе галстук, — говорит она и протягивает ему галстук темно-синий в крапинку. — К твоей голубой рубашке он подойдет лучше всего.
От нее он отшатнулся.
— Я не ношу галстуки. Разве ты этого не знаешь?
Сара решила не настаивать, зная, насколько хорошо обоснованы его возражения.
— Хорошо. Подарю брату. Хотя я его от всего сердца ненавижу. Вернешься к обеду?
— Вряд ли. Сегодня хорошая погода. Я потрачу все время на себя.
— А как же я?
— Сара, я с тех пор, как ты водворилась в моем доме, я уделяю себе мало внимания.
— Значит, я отвлекаю тебя от самого себя?
— Мне просто кое-что не нравится.
— Что же?
— Во-первых, меня раздражает то, что ты наблюдаешь как я ем. У меня плохо переваривается пища, когда ты пялишься на меня. Во-вторых, ты помешана на сумасбродной идее и вносишь ее во все. Прошу избавь меня от нее.
— Это уж слишком! — вскричала Сара, метнув на него пылающий взгляд. — А что, если все это игра воображения?
— Неужели? Так я вот что скажу: у тебя навязчивая идея, чтобы мы поженились.
— Ну и что тут плохого? Приобретешь семейный опыт.
— Мой опыт является суммой дьявольского предназначения.
— Какой из тебя дьявол! Ты шут балаганный! В том, что ты делаешь нет размаха!
— Как это нет. А цунами в Японии?
— Почему ты это не сделал с китайцами?
— Я думал, что ты добрая, непритязательная…
— К черту доброту! Знал бы ты сколько я из-за нее претерпела! Ты можешь называться Вельзевулом, Люцифером. Я же была и остаюсь Сарой, простой женщиной, которая хочет жить твоей жизнью. Ты слушаешь Бетховена, а я музыку своего сердца.
— Ты, видно, возомнила себя особенной женщиной, но особенность твоя в чрезмерном эгоизме. Ты не упускала случая сделать все по-своему.