После этих возгласов, Сара ползет по песку до самого края приливной волны, юбка ее намокла, но она этого не замечает, стоит на коленях в воде и сложив перед собой руки устремляет умоляющий взор вдаль. Стон и одновременно выдох, за которым разбитое сердце исторгает страстные слова:
— О, дьявол души моей! Я верю в твое величие!
Минуту-другую, она стоит застывшая в позе просительницы. Потом отползает назад, валится на песок и уже лежа на спине и глядя на звезды, говорит:
— Если на земле имеется еще более отдаленное место, отправь меня туда, но пусть там будет какая-нибудь еда!
Следует опять продолжительное молчание. Сара в мокром платье дрожит от холода и что-то бормочет. Надо подойти к ней очень близко, чтобы разобраться в том, что она несет в состоянии настоящего умопомрачения.
— Я хочу есть, хочу домой… Мне нужна постель. Я устала. У меня нет больше сил ни на что! С меня достаточно того, что было вчера. Бог не оставит меня, я верю в него…. А-а, как же тяжело выносить этот голод.
Вы, наверное, очень удивитесь, но несколько минут спустя, Сара взобралась на огромный камень, бывший обломком скалы. Из жалкой, униженной и отверженной женщины она преобразилась в себя спесивую. Ее героическая поза олицетворяет несокрушимое достоинство. И решительность, с какой лезут на баррикады. Она поднимает руку и голос ее, в котором звучит протест и возмущение, возносится к небесам:
— Я обвиняю тебя, Вельзевул, князь тьмы во всех… (как-то неуверенно) бессмертных грехах!
Сара оглядывается, но зрителей нет, на сцене она одна, а значит, успех не очевиден, но это не останавливает ее, она кипит негодованием. Она полна этим чувством, возникшем по случаю. Молчание Вилли вызывает еще большее озлобление. И она продолжает, тем же голосом, в той же непреклонной позе:
— Ты не властен над духом моим! Я так сильна, что могу гору обрушить на тебя! И это еще не самое трудное. Ты бессовестный, безответственный… Как ты мог! Это недостойно твоего имени! А, ну тебя! Иди к черту! Я пошла спать.
А потом внезапно происходит нечто такое, чего никто не ожидал. После фразы: «Я пошла спать!» следует душераздирающий монолог, своего рода откровение. Это какой-то взрыв фанатизма! Сколько борьбы с самой собою! Боль и возмущение, которым была проникнута ее тирада и нагромождение этих чувств одного на другое, вполне годится для наивной театральной трагедии, где нет ничего нового, но уже один счастливый исход, предваряет мелодраму. Это была Жанна д Арк на костре. Не сломленная, гордая, бросающая вызов своим мучителям, невозмутимо спокойная. Если, конечно, можно быть такой, горя в огне. Странный способ выражать свои взгляды. Вместе с тем, было в ней и что-то от Фальстафа, который в совершенстве владел артистизмом комедианта.
— Ах, дьявол всемогущий! Но чего стоит твоя власть, если ты не можешь заставить меня тебя бояться! Напрасно стараешься, я не сдамся! Во мне божий дух, моя плоть полна соков, я молода и здорова. Можешь прийти на меня посмотреть. А ты, мой дорогой, мой сиятельный дьявол, сделан из дерьма! Я смеюсь над тобой. Думала, что ты дьявол-маньяк, а ты всего лишь дьявол-дилетант, поверь мне. Да, я получила раны и нанесла их тебе! Вот так! Ты сам боишься, но не меня, конечно, ты боишься спасителя нашего Христа! Твои возможности ограничены. Решил меня наказать! Это, по-твоему, наказание? Я же умираю от голода. Это ты видишь? За свои муки я тебя заставлю дорого заплатить. Негодяй. Рассказывал воодушевленно мне про острова, а сам плел интригу! Я почти три месяца трудилась на тебя. Мог бы и поощрить меня. Почему ты не сделал этого? Я дура в библиотеку ходила, чтобы узнать про твоего Чейса. У него нет пальца, а у тебя мозгов. Где бы ты не прятался в заоблачной башне или на дне бездны, мои слова долетят до тебя и потрясут твою убогую душу. Я вот что хочу тебе сказать: твоя власть — дым. Способен ли ты признать, упиваясь своим величием, что тот, другой царь, создал то, что превосходит тебя и все когда-либо тобой сделанное. Я плюю на тебя. Обойдусь без твоих фокусов. И это уже понял ты. Мне совсем не страшно. Я верю в самое главное чудо — спасение души.