Вельзевул расхохотался.
— Ругается? — спрашивает.
— Смотря по обстоятельствам. Вчера много и долго. Я так думаю, что она ругается в утешение своей скорби. Вообрази себе, зашла она в воду по колени, приставила руки к бокам и давай всматриваться в небо, будто ты там в облаках прячешься, потом усмехнулась и говорит: «Ну что ты там придумал, глупый дьявол?» В общем, целый день слоняется по берегу, если скалы, обходит их стороной, сидит в тени, иногда ходит к источнику набрать воды. А сегодня созрела для отдыха — ходила купаться в одних трусиках, а потом улеглась спать на песке, я ближе подошел, вижу у нее родинка на правом плече, как у Дженни и колени угловатые, тоже как у нее — отчего почувствовал к ней еще большее расположение.
— Как это понять?
— Как я понимаю. Помнишь служанку Дженни Поулк. Ее казнили в Лондоне за то, что она отравила одного старого дипломата, он был послом при португальском дворе в Париже. Его отозвали назад и в ожидании лучшего он писал для газеты: «Размышления о французской революции».
Вельзевул удивленно посмотрел на него.
— Что за вздор!
— Так я про Дженни. Ведь вот несчастная! Ты был вершителем ее судьбы. Помнишь ее?
— Как не помнить! Гроб ночью стоял у меня под лестницей. С тех пор прошло уже много лет.
— Так вот, Дженни и Сара, как две капли воды похожи между собой.
— Вот как, и что же, мне думать?
— Об этом я еще не думал, — проговорил черт, теребя свою бороду. — Наверное, вы с Сарой поссорились. Если ты не против, босс, я бы за ней побегал. Она мне нравится.
— Даже и не думай.
— А что я не имею права попытать счастья, как другие?
— Кто, другие?
— Я про Огбола и Флоп-оверкиля. Они ходили посмотреть на нее. Флоп, ты его помнишь? Он сказал, надо же и нам иметь свою женщину. Он ночью следил за Сарой, спрятавшись в траве, а Огбол, он… ты не будешь меня ругать, когда я все расскажу?
— Нет. Я утратил всякий интерес к судьбе этой женщины и отрекаюсь от нее. Что Огбол?
— Он почувствовал к ней жалость, это он сам говорит, но я думаю, он надеялся на то, что она позволит себя поцеловать. Не мог он видеть, как она мучается от голода, сказал, что ты довел ее до этого и послал ей рыбу. Маленькую.
— Я его накажу. Значит, Огбол в отношении женщины проявил большое сочувствие. Хорошо, что у меня есть свидетель!
— Я даже не знаю, кто у нас будет свидетелем!
— Ты, кто же еще, болван!
— Ни за что! Мне нельзя, — в отчаянии, вскричал черт. — Ты не понимаешь мое положение.
— А ты подумай о моем!
— Все равно не могу, — чуть не плача, взмолился Протей. — Ты хочешь отнять его у меня! В свидетели не пойду. Огбол мой единственный друг. Мы ночью с ним ходим на кладбище.
— Что же мне теперь делать? — воскликнул пораженный Вельзевул.
— Заставь Флопа. Он что-то такое говорил…
— Не буду.
— Представляешь, у него большие виды на твою женщину.
— Представляю! Но мне нужен ты.
— Меня не обязывай. Пойми, если я выдам Огбола, ведь он тогда поругается со мной, а не с тобой! Я его тебе не отдам, хоть режь меня на куски, — сказал черт, бледный и взволнованный.
— От тебя и целого нет никакой пользы. Выходит, Огбол похотливо настроен и грезит о Саре, как о своей женщине.
— У него уже была какая-то история с женой маклера, который спекулировал акциями, но Огбол говорит, что ничего не было.
— Идиоты! Черти, безмозглые. Вы не должны себя обнаруживать, тем более быть у всех на виду. Пора знать такие вещи. Определенно мечтательные фанатики — им только скажи, они и рады стараться. Хорошо, продолжай. Расскажи мне все — обстоятельно и подробно.
— Даже не знаю, с чего начать.
— Перестань чесаться!
— Не могу. Я больной. У меня нервный зуд по всему телу.
— Ладно, рассказывай, подлая твоя душа, что ты видел.
— Ах, как мне все это нравится. Она сняла кольцо с пальца, и бросила его в океан, а перед этим сказала: «В Нью-Йорке я заплатила двадцать тысяч долларов, а здесь кольцо ничего не стоит». Знаешь, она целый день кричит, что это ты виноват в ее страданиях. Кулаком тебе грозила. Надо тебе рассказать, что она выкинула.
— Вот ты и расскажи.
— Да, да. Побольше бы таких женщин, как Сара!
— Протей, ты тревожишь мою совесть, я полагал, что любая беда, если она заставит ее мучиться, будет мне по душе.
— Ты к ней приходил?
— Только по ночам.
— Признаюсь тебе кое в чем. То кольцо с бриллиантом, я достал. Надену это кольцо ей на палец, когда она будет мертвой.
Вельзевул был изумлен. Эта откровение стало для него неожиданностью.