Говоря это, Сара акцентировала каждое слово.
— Это верно. Чтобы далеко не ходить за примером, ты сама, Сара, разве не поступала так, как говоришь? Твои любовные арии были для меня кошмаром.
— Женщина, охваченная страстью, выглядит так же непристойно, как «Хабанера» на китайском языке.
— Мир охвачен каким-то безумием! Я не удивлюсь, если либретто Кармен переложат на китайский текст.
— И все же, почему ты отказался от меня?
— Признаюсь, я не ожидал встретить такую страстную женщину, какой ты оказалась.
— Я все еще такая!
— Пойми, я нахожусь в возрасте, когда чувства уже не воспламеняют душу, а скорее ее разлагают. Мне три тысячи лет, время берет свое, так что я готовлюсь к тому, чтобы самому разложиться. Ты не зря упрекала меня в старомодности. Я действительно тяготею к добрым старым временам своей молодости. О, не подумай только, что я устал от жизни. У меня есть красивый дом, музыка, фиалки, а больше мне ничего не нужно.
— В тебе больше человеческого, чем дьявольского. Ты благороден.
— Выходит, что мое благородство дает тебе возможность говорить о «изысканном дьяволе».
— О, что я сказала! О тебе я думаю, как о «покаянном дьяволе», великодушие которого превышает все его злые дела. Я буду отстаивать именно такой взгляд на тебя. Я оцениваю тебя как дьявола, с глубоким умом и сознанием своей силы, который боится обнаружить то прекрасное, за что я ему благодарна.
— Я ценю все исключительное. Это большое дело. Но ты ошибаешься во мне. Я чудовище, которое распространяет зло.
— Вилли, перестань быть чудовищем!
— Я должен им быть! Я не могу подняться до звезд, но я смогу возвыситься над миром.
— Ты никогда не возвысишься над моей страной. Мы великая нация возвышаемся над всем миром, и Бог благословляет наше процветание!
— Я хочу о тебе говорить.
— К чему? — спросила Сара. — Лучше признайся, у тебя были другие женщины? Ну, до меня.
— По правде говоря, мало.
— Сколько, мало? Ты ведь не тридцать лет живешь.
— Не больше пятидесяти, может даже меньше…
— А что с ними было?
— Я обеспечил всем им будущее.
— Мне тоже, — вырвалось у Сары. Она держала в руке чемодан, в котором был миллион долларов и чувствовала их приятную тяжесть.
— Современные женщины мне не нравятся, — проговорил Вельзевул, продолжая оправдываться с таким видом, словно ему было стыдно.
— Ответ простой и наивный, — сказала Сара. — Ты бы хотел влюбиться?
— Да. Но не в женщину.
— Я от всего сердца желаю тебе в этом удачи.
— Пойми, я не… Я… женщину тоже могу любить… Пусть тебе не кажется, что влечение к юношам и восхищение женской красотой никак не согласуются.
— О, что ты! Когда мне было тринадцать лет я была увлечена одной девочкой из школы. Мы скрывали наши чувства от всех, но все равно нас пытались поссорить. Мы гуляли по улице держась за руки, а оставшись одни обнимались и целовались. Помню, как у меня кружилась голова от счастья. Дай тебе бог дожить до пяти тысяч лет, чтобы ты смог понять это упоительное чувство! О, милый, не надо так волноваться! Ты плохо чувствуешь себя?
— Даже сам я не понимаю, что со мной…
— Какая я дура! Ну, что такое любовь? Немного фантазий, немного обид, вот и все, что в ней есть.
— Я не болен. Просто, мне как-то не по себе.
— Милый, иди скорее домой! Тебе нужен покой!
— Мне хочется с тобой поговорить.
— А меня беспокоит твое здоровье! — сказала Сара, она не знала, как утешить Вельзевула, хотя сама нуждалась в утешении.
— Дай мне объяснить. Я не уверен, что после нашего прощания ты сама найдешь всему объяснение. Лучше я сделаю это сам. Тебя, наверное, очень беспокоит один вопрос. Давно собирался это сказать, но не было случая.
— Неважно, — непроизвольно бросила Сара, — будет.
— Сейчас такой случай. Ты была в недоумении, я в растерянности, словом, тебе ничего не надо было делать, чтобы понравиться мне. Сначала я тянулся к тебе, потом уже стал избегать, понимаешь, этот твой сексуальный напор немного беспокоил меня. С тревогой смотрел я, как меняя маски, как размывая границы реальности, ты превращаешься в монстра. Разве могу я забыть, как ты угрожала мне на острове: «Все, что я могла сделать против тебя, я сделала. И сделаю еще!»
— Это был крик души!
— Да, на очень высокой ноте. Поверь, я не хотел твоей смерти.
— Знаю, Вилли. Ты на это не способен.
Вельзевул кивнул головой. Ему трудно было говорить дальше. Он понимал, какой у него несчастный вид и это его порядком бесило.