— Неужели ты никогда не испытывал желание сблизиться с женщиной?
— В любви люди взаимно подавляют друг друга. В дружбе больше положительного. Движущая сила дружбы — преданность. Но это чувство всегда обязывает к чему-нибудь.
— Эти цветы. Ты сделал то, что доставило мне удовольствие.
Растроганные интонации, однако, не оказали на Вельзевула никакого впечатления.
— Не могу сказать, почему, — бросил он.
— Я тебя знаю. Ты никогда не выскажешь полностью, то, что хочется. Ты прожил тысячи лет и никогда не чувствовал себя любимым. Это ужасно!
— Любовь — слабость, она делает мужчину зависимым, ревнивым, подозрительным…
— Любовь делает всех счастливыми!
— Как подумаю про поцелуи, слюни, похоть, так сразу плеваться хочется. Моя природа исключат все это.
— Почему ты выбрал меня?
— В оценке людей, как и человек, я руководствуюсь личными пристрастиями, будь то симпатия, отвращение, любопытство.
— Ты презираешь людей, особенно женщин за их противоречивость. Но в тебе самом немало противоречий. Я удивлена, как до сих пор ты не потерял терпение от своей многоликости.
— Это мнение — плод ложного представления обо мне. Выкинь все это из головы.
— Ты боишься быть откровенным со мной. Вот и все.
— Я вел откровенные разговоры со многими женщинами. Мало кто помнит теперь Сафо с острова Лесбос, Клеопатру, Екатерину II, Элеонору Рузвельт, Маргрет Тэтчер, Мадлен Олбрайт. Но никому из них я не сказал всей правды. И тебе не скажу.
— Ты хоть раз, один единственный раз испытывал влечение к женщине?
— Я меньше всего создан для роли любовника. При все том должен сказать, что мужчина не может любить женщину больше, чем себя самого. Насколько я сейчас еще могу вспомнить, Роберт Сауди как-то сказал Шелли, который в то время разрывался между женой и любовницей: «Мужчина должен уметь ладить с любой женщиной. Я ведь не расстаюсь со своей женой. По-моему, в конечном счете, семейная жизнь у всех одинаковая. Выбор женщины ограничен, да и разницы между ними, признаться, тоже нет никакой».
— Может быть, он прав, — согласилась Сара. — Но это никак не общее правило.
4. Сара даже не знала, что подумать, когда в гостиную вошел Вельзевул в довольно-таки странной одежде. Так одевались, следуя моде в прошлом веке. На нем был темно-коричневый шерстяной пиджак, кроем и фасоном изобличавший его чикагское происхождение, белый воротник, непомерно широкие полы, чулки, словом, нечто причудливое и свободное в обшлагах. Он встал перед ней и скрестил на животе руки: глаза его икрились лукавством, в уголках губ пряталась улыбка. Он веселым видом своим хотел показать, что сейчас он в образе.
— В некоторых отношениях мне нравится быть квакером, — пояснил Вельзевул.
— Смею вас спросить, сэр, — сказала Сара в манере того времени. — Что тому причиной?
— Обратитесь к лидеру нашей общины, он объяснит, — в той же учтивой манере отвечал Вельзевул. — Квакеры, как никто другой, умели жить в полном соответствии со всеми законами природы.
— У тебя есть талант к подражанию. Фантазия твоя неистощима!
— Тут не в фантазии дело, а в выборе. Если бы я мог жить человеческой жизнью, мне бы не пришлось искать себя. Есть община, которая мне очень близка по духу, я говорю о мормонах. Все у них мне нравится.
— Иногда мне кажется, что ты являешь собою тип вечного юноши.
— Хорошо сказано.
— Послушай, раз ты можешь возвращаться в прошлое, почему бы тебе не прожить жизнь какого-нибудь квакера, себе в удовольствие.
— Прошлое неизменно. Я не могу втереться в уже завершенное событие. Но я могу присутствовать наблюдателем: возможности самостоятельно участвовать в судьбе какого-либо человека у меня нет. Сейчас ХХI век, я соответствую своему времени, поэтому я могу вмешиваться в ход любого события мирового значения, могу вредить, мешать, направлять, влиять, определять, что-то завершать.
— Одна особенность, характеризующая тебя как романтика, возможно, больше, чем что-либо другое, проявляется в твоей отчужденности. Тебе неуютно в наше время, ведь так.
— Да. Я нахожу современный мир пошлым, стремительным, много всего искусственного, фальшивого, сейчас время жирных паразитов, так я называю политиканов. Поэтому я так часто убегаю в прошлое.
— Каким образом?
— Через музыку. У меня есть ложа в Метрополитен-опера. Я был на всех премьерах, включая величайший концерт всех времен и народов, который состоялся в 1983 году в честь столетия первого театра мира.